В 50-е — 60-е гг. ХIХ в. цинское правительство было всецело поглощено подавлением восстаний в собственно Китае, в том числе борьбой с дунганами в провинциях Шэньси и Ганьсу, и отражением агрессии западных держав. В Синьцзяне главной стратегической задачей цинского правительства было удержание в своих руках такого важного военного плацдарма как Баркуль и Комул (Хами), который неоднократно в ходе ожесточенной борьбы переходил из рук в руки, и не дать возможности повстанцам Синьцзяна соединиться с восставшими дунганами провинций Шэньси и Ганьсу. В начале 1870-х гг., по мере некоторого улучшения внутреннего положения в стране, цинский двор начинает вновь обращаться к проблемам своей северо-западной окраины. Единого мнения о целесообразности и необходимости повторного завоевания Синьцзяна в правящих кругах Китая не было. Часть высших сановников империи во главе с Ли Хун-чжаном, ссылаясь на экономические и политические трудности, выступала за временное признание созданных мусульманами государственных образований вассальными владениями империи. Вопрос этот активно дебатировался и в китайской прессе. Так, шанхайская газета «Шан-бао» в номере от 20 февраля 1876 г. писала «Если мы, добыв громадные суммы, возвратим все города Новой линии и затем, для удержания их усилим армию и увеличим расходы на содержание ее, то таким образом все силы Китая будут обращены на один уголок — Новую линию — это тем более не расчет». Однако, по мнению газеты, «Отказаться от прав на землю, которою владели прежние династии — это не один верноподданный не осмелится предложить». Следует лишь отложить возвращение этой территории до того времени, когда «внутренние провинции Китая возвратят свою прежнюю силу и весь Китай успокоится, страны эти, устрашенные нашим величием,… непременно будут сами искать нашего подданства, в противном же случае предпринимать против них поход и тогда все они будут покорены»¹.

         Другая группировка, лидерами которой были великий князь Чунь (И Хуань) и Цзо Цзун-тан, в интересах обеспечения безопасности Китая со стороны России, настаивала на проведении карательного похода на запад («Сичжэн») и ликвидации мусульманских государств². Исподволь подготовка к военному походу в Синьцзян велась уже давно. Еще в 1866 г., прозванный в народе «Палач Цзо» (Цзо туфу), был назначен губернатором провинций Шэньси и Ганьсу. К 1873 г. он потопил в крови восстания дунган в этих провинциях и начал деятельно готовиться к походу в Синьцзян. Однако его активность была на некоторое время парализована тем, что вместо него императорским полномочным комиссаром по военным делам в Синьцзяне (циньдай дубай Синьцзян цзюньюй) был назначен дутун (губернатор) Урумчи, маньчжур по происхождению, Цзин Лянь. Обеспокоенный занятием русскими Илийского края и опасаясь, что царское правительство может оккупировать всю Джунгарию, цинский двор приказал ему захватить Урумчи и соединиться с двигавшимися с севера войсками бывшего Илийского цзяньцзюня Жун Цюаня. Весной 1873 г. войска под командованием Цзин Ляня из Баркуля северным путем через Цитай, Цзимуса, Гучен двинулись на Урумчи и соединились с войсками Жун Цюаня. Однако дальнейшему успеху цинских войск помешала отступившая в Синьцзян после поражения в Шэньси и Ганьсу армия дунганских повстанцев под командованием Бай Янь-ху. С большим трудом с помощью интриг и доносов Цзо Цзун-тану удалось убрать Цзин Ляня с должности. Этому способствовали ряд обстоятельств и прежде всего изменения при дворе. 12 января 1875 г. после смерти императора Тунчжи (личное имя Цзай Чунь) в нарушение сложившихся традиций престолонаследия императором был провозглашен четырехлетний сын брата императора Сяньфэна великого князя Чуня (активного сторонника завоевания Синьцзяна) и младшей сестры Цы Си — Дафэн четырехлетний Цзай Тянь (девиз правления Гуансюй — Продолжение блеска ). Цы Си, став сорегентшей, фактически управляла страной до своей смерти в 1908 г.³ Спустя несколько месяцев после этих событий, в апреле 1875 г. Цзо Цзун-тан был назначен императорским уполномоченным по военным делам в Синьцзяне — официальная военная компания в Западном крае началась. Якуб-бек, подчинивший в начале 1870-х гг. Дунганское ханство (Цинчжэн го), попытался урегулировать отношения с Цинской империей мирным путем, но потерпел неудачу.

         В феврале 1876 г. после 10-месячной напряженной подготовки Цзо Цзун-тан двинул свою 70-тысячную армию на запад. В общей сложности, по подсчетам узбекского китаеведа А. Ходжаева, Цины сосредоточили против восставших Джунгарии и Восточного Туркестана около 150 тыс. войск⁴. В августе военачальниками Цзо Цзун-тана Лю Цзинь-таном и Цзинь Шунем была взята упорно оборонявшаяся повстанцами крепость Гумуди. В конце августа — начале сентября 1876 г. цинские войска заняли Урумчи. Якуб-бек с главными силами стоял в 100 верстах к югу от Турфана в местечке Токсун. По свидетельству русского купца И.Ф. Каменского, численность китайских войск, занявших Урумчи, составляла 15 тыс. человек. После взятия этого города одна часть цинских войск (около 9 тыс. при 8 орудиях) под командованием Лю Цзиньтана двинулась на Манас, другая была отправлена на Турфан. Самое ожесточенное сопротивление цинская армия встретила под Манасом. С февраля по ноябрь 1876 г. дунгане и уйгуры обороняли этот город, нанося своему противнику серьезные потери. Сконцентрировав под Манасом большое количество войск, Цины все же так и не смогли взять южную крепость Манаса. Цинские генералы пошли на циничный обман осажденных, пообещав им в случае добровольной сдачи амнистию. Поверив обещаниям китайских военачальников о сохранении жизни и имущества, население города во главе яньшанем Хэ Шуном численностью около 3 тыс. человек 6 ноября 1876 г. вышло из крепости. Однако китайские войска убили почти всех сдавшихся, не пощадив даже женщин и детей. «Наши войска, — писал в рапорте Цзинь Шунь, — обрушившись со всех сторон, убивали их. Не давали бежать ни одному. Спрятавшиеся в городе воры были найдены и умертвлены»⁵. Могила главы Дунганского ханства Давут-халифы (То Дэ-линя) была разрыта, и труп изрублен на куски. Часть дунганских войск под командованием Бай Янь-ху отступила в Йэттишар, а бойцы отряда, возглавляемые Се Фу, вырвавшись из окружения, «голодные и холодные», ждали разрешения русских властей о вступлении на территорию Кульджинского края. Вся Джунгария, таким образом, за исключением Илийского края, оказалась в руках Цзо Цзун-тана. Началась подготовка к походу в Восточный Туркестан. В результате поражений Якуб-бека в Джунгарии ухудшилась военно-политическая обстановка и экономическое положение в Йэттишаре. Началось массовое бегство уклонявшегося от военной службы мужского населения в пределы Российского Туркестана. Поскольку это бегство нередко происходило под прикрытием торговых караванов, Якуб-бек запретил торговлю с Россией, что еще более осложнило экономическую ситуацию в Кашгаре и других городах и селениях края⁶. Между тем из Верного, Зайсана и других приграничных мест Российской империи в Гучен, Сазангу и другие города и селения для армии Цзо Цзун-тана завозились большие запасы хлеба. Оценивая значение этих поставок военный губернатор Семипалатинской области В.А. Полторацкий отмечал, что «получить возможно большее количество хлеба в скорейшее время составляет теперь для китайцев жизненный вопрос, с которым связана самая возможность подавления дунганского восстания и успокоения пограничного края»⁷. Находившемуся в это время в Восточном Туркестане известному русскому путешественнику Н.М. Пржевальскому Якуб-бек через своих представителей неоднократно выражал «огорчение» тем, что русские снабжают хлебом китайские карательные войска, и якобы в цинской армии присутствуют русские офицеры. Н.М. Пржевальский заверил Якуб-бека, что слухи о присутствии в армии Цзо Цзун-тана русских инструкторов «чистейший вздор», а «поставки хлеба китайцам, есть дело купцов, но не правительства». Однако бадаулет не верил этим объяснениям и заявлял, что русские «в благодарность платят злом»⁸. Непонятно, правда, за что русские должны были быть благодарны Якуб-беку. Много ума не надо, чтобы понять за что. Действительно, русские купцы активно использовали сложившуюся ситуацию, поставляя китайским войскам осенью и зимой 1876 г. зерно и муку. По китайским данным с ноября 1876 г. по август 1877 г. китайские интенданты закупили у русских купцов 10 млн. цзиней (один цзинь равен 596,8 г.) зерна. Из них только И.О. Каменский поставил 8,5 млн.⁹ Столь выгодная сделка удалась Каменскому не только вследствие выгодной конъюнктуры, но и благодаря его изворотливости и знанию слабостей своих партнеров. Характеризуя этого весьма известного в то время в Туркестане купца, чиновник по дипломатической части при туркестанском губернаторе А. Вейнберг отмечал, что он «человек очень ловкий и сметливый». Каменский умело пользовался чрезмерным почитанием китайцев «сановитости и наружного блеска». Во время переговоров, как свидетельствовали очевидцы, он облачался в мундир чиновника, в котором китайцы принимали его за важную птицу — губернского прокурора, по китайски «бучжин-сы». Китайцы, подчеркивал К.П. Кауфман, «видели в нем доверенное от нашего правительства лицо и относились к нему с почтением. Г. Каменский же весьма ловко пользовался расположением сыновей Небесной империи, для выгоды предпринятой им торговой операции. Последний контракт, заключенный Каменским с цзяньцзюнем Цзином на 367 т. пудов муки, на один миллион рублей, даст ему громадные барыши». Например, еще в июне 1876 г. он закупил в г. Шихо привезенную туда из Кульджинского края муку по 3 руб.60 коп. за 147 фунтов (один русский фунт равен 0,409 кг), а китайцам доставил в Манас по 8 руб. за эти же 147 фунтов¹⁰. Официально русское правительство и местные власти соблюдали нейтралитет. В 1874 г. правительство России запретило пропускать через границу китайские войска и транспорты, что вызвало определенную сложность у цинского командования, особенно после того как русские пограничные власти в районе г. Зайсан задержали и возвратили в Чугучак китайский военный отряд и обоз с порохом. После жестокой резни пленных в Манасе туркестанский г-г. К.П. Кауфман 13 мая 1877 г. обратился с письмом к Цзо Цзу-тану, призывая его обратить преcечь «изуверства» своих солдат по отношению к пленным и мирному населению. «Подобный жестокий и коварный образ действий, недостойный военачальника великой державы, — писал К.П. Кауфман, — не может не произвести самого тяжелого впечатления на то население, которое китайское правительство стремится опять подчинить своей власти, да и кроме того такие возмутительные жестокости могут иметь прямым последствием совершенное обезлюдение страны и прежде всего весьма дурно отзовутся на интересах самого китайского правительства». Губернатор призвал Цзо Цзун-тана предотвратить ужасы, подобные происшедшим в Манасе: «Долг воина велит ему бороться с вооруженным врагом, но не убивать безоружных и беззащитных жителей, женщин и детей»¹¹.

         Зима 1876–1877 гг. прошла в подготовке Якуб-бека и Цзо Цзун-тана к решающим сражениям. Русские власти Туркестана весьма скептически оценивали возможности правителя Йэттишара отстоять вооруженным путем свою независимость. Докладывая министру иностранных дел Н.К. Гирсу об обстановке в Синьцзяне в мае 1877 г. А.К. Вейнберг отмечал, что «при предстоящем столкновении Кашгара с Китаем, первый положительный успех с той или другой стороны, будет иметь самые решительные последствия на дальнейший ход событий в Восточном Туркестане. В случае перевеса китайского оружия, Якуб-бек, вероятно, будет оставлен всеми его настоящими приверженцами и созданное им здание «Семиградья» рушится под медленными, но вескими ударами Срединного царства»¹².

         Действительность оказалась еще более печальной. Якуб-бек, не теряя надежды на положительный исход переговоров, в том числе англичан с цинским двором о признании Йэттишара вассальным государством, хотя и готовился к обороне, но придерживался пассивной, выжидательной тактики¹³. Этим он поставил в трудное положение дунганских повстанцев в Джунгарии, даже заподозривших Бадаулета в измене. Настроение в войсках Якуб-бека весной 1877 г., накануне решающих сражений, было упадническим. Это проявлялось в массовом дезертирстве: за несколько месяцев к китайцам перебежало около 300 сарбазов (воинов). Из Токсуна в сопровождении 40 дунган бежал главный казначей, захватив значительную часть казны. В апреле 1877 г. цинские войска взяли Дабаньчэн, Токсун, Турфан — «ворота Восточного Туркестана».

         Но не эти поражения, а смерть Якуб-бека 30 мая того же года окончательно деморализовала войска и народ. В государстве Йэттишар вспыхнули междоусобицы, оно фактически развалилось на три части и стало сравнительно легкой добычей войск Цзо Цзу-тана. В октябре были заняты Карашар, Курля, Кучар, Бай, Аксу, в декабре пали главные города — Кашгар, Яркенд и Хотан. Десятки тысяч уйгуров и дунган в жестокие морозы, преследуемые цинскими войсками, бежали через горные проходы и перевалы во владения России. В городах и селениях Восточного Туркестана начались массовые аресты и казни участников восстания. Были казнены жены, дети и даже внуки Якуб-бека. Труп Бадаулета был выкопан из могилы и подвергся надругательствам¹⁴. Руководившие обороной Кашгара Цзинь Сянпин, Юй Сяо-ху, Ли Юань и др. были четвертованы, а их отрубленные головы выставлены на всеобщее обозрение. Кроме них было казнено свыше 1100 человек¹⁵. Через три недели после занятия Кашгара китайцы вырезали скрывавшихся в окрестностях урумчийских дунган. Земли и имущество участников восстания отбирались в казну. Когда началось массовое бегство участников восстания и просто жителей Восточного Туркестана во владения России цинский военачальник Лю Цзинь-тан в 1876 г. обратился к военному губернатору Семиреченской области Г.А Колпаковскому, а затем к туркестанскому г-г. К.П. Кауфману с требованием выдачи бежавших в Россию руководителей восстания прежде всего Бай-Янь-ху. Послания были написаны высокомерным тоном и изобиловали угрозами. Лю Цзинь-тан дал Г.А. Колпаковскому 50 дней на поимку и доставку в Китай Бай-Янь-ху и его сподвижников, угрожая в противном случае военным вторжением в пределы России. Тон письма к К.П. Кауфману также носил оскорбительный и ультимативный характер. Сообщая ему о своих победах, китайский военачальник подчеркивал: «Мы заняли несколько сотен больших и малых городов и предали смерти более 100 000 (более 10 тюменей) разбойников», некоторые из них бежали в пределы Российской империи, в случае их невыдачи российскими пограничными властями, «я, Джун-танг, по повелению великого хана, буду преследовать Баян-ахуна и в тех местах, куда он ушел…, не судите меня, когда я прибуду в ваши пределы»¹⁶. 5 марта 1877 г. с аналогичной просьбой о выдаче в Китай бежавших в Россию Бай-Янь-ху, сына Якуб-бека Бек-Кули-бека и др. обратилось в российское посольство в Пекине и цинское правительство¹⁷.

         В ответ на столь вызывающее письмо цинского генерала военный губернатор Семиречья Г.А. Колпаковский писал: «Вы заявляете высокомерно настоятельное и дерзкое требование от меня выдать дунган, какого-то Биян-ху и разных дунганских предводителей; для выполнения этого требования назначили 50-ти дневный срок, мало того, осмелились заключить свое грубое сообщение смешной угрозой о вступлении с войсками в наши владения, не помыслив о том, что имеете дело с представителями Державы сильной перед лицом всего мира своим могуществом и праву и что всякий шаг враждебности с вашей стороны будет опасным шагом для Вас и управляемого Вами края». Г.А. Колпаковский указал, что ссылаться на договор китайская сторона может только требуя выдачи преступников. В данном случае «Вы всего менее можете ссылаться на оный договор… В наши владения пришли не преступники, а пришли до 5 тыс. душ бедных дунганских семей, искавших спасения от неистовств ваших войск… Дунгане эти, таким образом, приняты под покровительство российского императора, останутся на нашей земле и никакие притязания Ваши не будут приняты мною во внимание без приказания высшего нашего начальства»¹⁸. К.П. Кауфман, отвечая цинскому военачальнику 24 марта 1878 г., писал, что узнав о занятии цинскими войсками Кашгара, «Ждал Вашего извещения об этом событии, ожидая мирных и дружественных сношений, как подобает добрым соседям». Однако «был нимало удивлен тоном и выражением сообщения», в котором цинский военачальник извещал о намерении вступить со своими войсками в пределы России. «Такое нарушение границ повело бы Вас в столкновение с нашими военными силами; едва ли великий Богдохан одобрит действия, которые нарушают двухсотлетнюю дружбу между двумя великими империями»¹⁹.

         Информируя МИД о письмах и требованиях цинского военачальника, К.П. Кауфман сообщал, что на границе упорно распространяются слухи о военных приготовлениях китайцев к захвату Кульджи. В связи с чем высказал предположение, что Цзо Цзун-тан «умышленно потребовал высылки дунган, дабы иметь предлог вторжения в случае отказа нашего и что разговор о движении на Нарын задуман лишь для отвлечения наших сил к этому пункту». Опасаясь именного такого развития событий губернатор отправил в Верный на усиление расквартированных там войск 1-й Семиреченский казачий полк. Если Цзо Цзун-тан решится напасть на Кульджу или вторгнуться в Киргизию, ставил правительство в известность К.П. Кауфман, «я признаю неизбежным не стесняться границей, лишь бы достигнуть цели внушительного наказания китайцев, для успокоения нашего соседа на будущее время»²⁰. Между тем нужно было решать: выдавать вождя дунган Бай-Янь-ху китайцам или нет? Министерство иностранных дел, ссылаясь на условия трактатов о перебежчиках, предписало туркестанскому генерал-губернатору выдать беглецов. В ответ на это предписание К.П. Кауфман написал в Петербург, что Бай-Янь-ху не просто перебежчик, он «предводитель политической и религиозной партии, борющейся в продолжение веков за свое существование». В случае его выдачи, китайцы подвергнут его публичной мучительной казни и станут еще более настойчиво требовать выдачи других лиц, также нашедших убежище в пределах России²¹.

         Бэй-Ян-ху «титуловался в кашгарских владениях Катта-Дарыном». Его мусульманское имя было — Мухаммед Эюб. Под натиском цинских войск он бежал из Кашгарии в Киргизию в Иссык-Кульский уезд и умолял русские власти не выдавать его и его близких и сподвижников «на растерзание китайцам». Рапортом от 13 февраля 1878 г. Г.А. Колпаковский обратился к туркестанскому г-г К.П. Кауфману с прошением «оставить Боян-ахуна в наших (т.е. российских — В.М.) пределах, так как сей последний пользуется большим влиянием между переселившимися к нам несколькими тысячами дунган и без него управлять дунганами… было бы весьма затруднительно»²². Поддерживая перед правительством точку зрения своего подчиненного, К.П. Кауфман подчеркивал, что письма Лю Цзинь-тана не являются выражением официальной позиции маньчжурского двора, они выражают «личное отношение к делу молодого, несколько отуманенного быстрым успехом в занятии кашгарских владений, превзошедшим его ожидания». Выдавать Бай-Янь-ху Цинам нельзя еще и потому, заключал губернатор, что это создаст невыгодный для России прецедент в отношениях с Китаем в Центральной Азии²³. В конечном счете последнее слово осталось за туркестанской администрацией и Бай-Янь-ху не был выдан в Китай²⁴.

         Угрозы со стороны цинских военачальников побудили местную русскую администрацию предпринять и другие ответные меры. Так, русские власти запретили торговлю с Западным Китаем, чем поставили войска Цзо Цзун-тана в сложное положение. Не случайно цинские уполномоченные по заготовкам продовольствия и фуража для войск месяцами жили в Верном, добиваясь отправки в Синьцзян караванов с хлебом²⁵.

         Весной 1878 г. отношения между российскими и китайскими властями в Центральной Азии еще больше осложнились. Связано это было с появлением и распространением в городах Кашгарии слухов о продвижении русских войск в пределы Восточного Туркестана. «Весь народ был в радости и благодарил бога, — сообщал позже бежавший из Кашгара в Верный Мулла Тураб-ходжа, — Пришельцы же (андижанцы) приготовляли дастарханы и подарки». Цинские власти же, напротив, были в панике. Тысяча человек китайцев, находившихся в Артыше, бросились бежать в сторону Аксу. Из Кашгара спешно вывозили казну и награбленные драгоценности в Яркенд. Опасаясь, что дорога на Карашар и Музарт будет перекрыта калмыками, китайцы были готовы уже уходить в Индию. В связи с чем были отпущены ранее задержанные купцы из Индии и Тибета²⁶. Китайские чиновники в Кашгаре выбросили товары русских купцов из складов и требовали от них покинуть город. Причиной этих слухов был появившийся на перевале Иркештам небольшой русский военный отряд под командованием генерал-майора Абрамова. Последний был послан К.П. Кауфманом для проведения рекогносцировки и исследования ближайших к Иркештаму перевалов, где примерно должна была пройти русско-китайская граница. Для предупреждения недоразумений Абрамов направил в Кашгар китайскому градоправителю извещение о своем прибытии и просил его «прислать одного или двух китайских чиновников для обозначения главных пунктов границы заметными предметами». В основе проектируемого туркестанской администрацией варианта границы лежали ее договоренности с Якуб-беком. Прибывший 29 июня на Иркештам с войсками амбань Дарын заявил, что он не имеет полномочий на переговоры о границе. Однако знает, что Иркештам принадлежит Цинской империи. Условием же проведения переговоров о разграничении должна быть обоюдная выдача беженцев. По предложению Абрамова туркестанский губернатор приказал построить на Иркештаме небольшое укрепление, формально для складирования провианта, фактически, чтобы показать китайской стороне, что эта территория принадлежит России. Для чего на зиму в укреплении был оставлен пост. 16 августа Абрамов получил от хакима Кашгара письмо. Цинский чиновник писал, что он считает «Иркештам принадлежащим Кашгару и что отряд наш (русский — В.М.) не имеет права приходить туда». Условием пропуска русских торговых караванов в Кашгар является немедленная выдача бежавших из Кашгарии в Россию дунган и других повстанцев. Оставив на Иркештаме пост, генерал Абрамов с остальными войсками возвратился обратно в Ферганскую область²⁷. Успокоившись Цины «еще более стали проявлять свою власть над кашгарцами, а жестокостям и обидам не было конца». Обманувшись в своих надеждах на русское освобождение, выражаемых порой публично прямо на улицах и площадях, уйгуры устремились на могилы своих святых и, «взывая к богу, просили его о защите». Жители Кашгара начали договариваться между собой о том, чтобы обратиться к туркестанскому губернатору К.П. Кауфману с просьбой прислать в Кашгар войска или хотя бы отправить Хаким-Хана-тюрю и Бек Кули-бека, обещая немедленно по их прибытии взяться за оружие и поднять восстание. Недовольство местного населения политикой цинских властей было столь велико, что одно за другим в разных городах Кашгарии начали вспыхивать восстания. Жестоко подавляя эти восстания, Цины выдворили из Кашгара оставшихся в живых родственников и семейства бежавших в пределы России участников восстания²⁸.

         В 1878 г. умер завоеватель Кашгарии цзяньцзюнь Лю Цзинь-тан. Среди населения упорно ходили слухи, что он покончил самоубийством, из-за того, что не сумел схватить руководителей дунганского восстания, бежавших в пределы России. Бывший посланник Якуб-бека в Россию Мулла Турап-ходжа, также нашедший убежище в российских владениях, рассказывал К.П. Кауфману будто бы Лю Цзинь-тан предпринял намерение выкопать труп Якуб-бека, «сжечь кости Бадаулета и пепел увезти с собой». Возвратившись после совершения этого злодеяния он заболел. «Тело его покрылось язвами, от которых он умер». Опасаясь беспорядков цинские власти скрывали от населения кончину Лю Цзинь-тана, объявив жителям, что «если кто из них позволит себе распространять (слухи о том — В.М.), что Дзян-Тан умер, то виновнику будет залит свинцом рот». Первым последствием кончины Лю Цзиньтана был бунт до этого сражавшихся с повстанцами на стороне правительственных войск дунган. Однако под Уч-Турфаном дунгане были разбиты высланным из Кашгара отрядом²⁹.

         Надежды уйгурского населения Кашгарии на помощь России были иллюзорны. Русское правительство не вмешивалось в дело повторного завоевания маньчжурской династией Джунгарии и Восточного Туркестана, однако, принимало и не выдавало в Китай участников национально-освободительного движения.