В 1931–1934 годах на территории крупнейшей китайской провинции Синьцзян разразилось мощное национально-освободительное восстание неханьских народов, исповедовавших в большинстве своём ислам, направленное против колониального владычества Китая. В силу целого ряда объективных и субъективных причин восстание потерпело поражение. Однако китайским колониальным властям стало ясно, что прежние формы управления этим громадным регионом более невозможны. Желание сохранить власть в провинции в своих руках, а саму провинцию в составе Китая подталкивало администрацию к известному сотрудничеству с правящими группами неханьских народов Синьцзяна и теми руководителями только что отгремевшего восстания, которые пошли с ней на компромисс. Известное влияние на действия китайцев оказывала общественно-политическая обстановка в стране в целом. В этот период Китай, с одной стороны, пребывал в состоянии затянувшегося революционного кризиса, а с другой — после захвата Маньчжурии Японией — уже входил в длительный период антиимпериалистической войны. И, конечно, большую роль в действиях губернатора провинции генерала Шэн Шицая и его правительства играл фактор сотрудничества с Советским Союзом. Благодаря военной и экономической поддержке северного соседа китайским властям удалось подавить восстание мусульманских народов провинции, да и сам генерал получил свой губернаторский пост, опираясь на ту же поддержку. После подавления восстания Советский Союз начал оказывать провинции весьма действенную помощь в восстановлении разрушенного хозяйства и развитии экономики.

         Объективные обстоятельства, заставлявшие Шэн Шицая искать помощи и поддержки у советского руководства, ставили его в то же время перед необходимостью учитывать мнение этого руководства относительно дальнейшего политического устройства в провинции. В силу этих обстоятельств политические и социально-экономические реформы в провинции были не только декларированы в так называемых «Шести принципах» политики провинциального правительства, но и включены в его программу. Более того, они начали в известной части реализовываться на практике после завершения боевых действий с повстанцами.

         В ходе проведения этих реформ в жизнь во второй половине 30-х годов в правительственные и административные структуры Синьцзяна были введены представители коренных народов и, прежде всего, уйгуры, дунгане, казахи, монголы. К 1940 году уйгуры, например, возглавляли около половины округов провинции. Делопроизводство в районах компактного расселения той или иной национальности стало вестись не только на китайском языке, но и на языке проживающего здесь народа. Такой же принцип стал применяться и в судебном вопросе. Во многих округах «...открылись школы для детей некитайской национальности», с преподаванием основных предметов на родном языке. Если в 1933 году в Синьцзяне было всего 68 школ с количеством учащихся 2274 человека, то по состоянию на июль 1938 года их насчитывалось уже 4380 и в них училось 40127 человек¹. Кроме того, 1844 школы, которые посещало 10589 человек, находились в ведении национальных культурно-просветительных обществ². В Урумчи был открыт университет и пединститут, в пяти городах провинции действовали учительские курсы³. Начали выходить газеты и книги на языках коренных народов Синьцзяна. Стали открываться национально-культурные центры и клубы⁴.

         Огромную помощь в работе вузов и школ оказывал Советский Союз и, прежде всего, его среднеазиатские республики. Для учебных заведений отсюда поступали учебники, оборудование, канцелярские принадлежности и, что было особенно важно на первых порах, кадры преподавателей и учителей.

         Представляется важным отметить тот факт, что после восстания были отменены ограничения в торговле для лиц неханьской национальности. Теперь купцам-неханьцам представлялись в торговле равные права с купцами-китайцами. Это вызвало, во-первых, некоторый количественный рост купеческого сословия, а, во-вторых, заметную заинтересованность последних в получении хорошего образования для своих детей.

         С 1934 года начинают весьма активно расширяться культурные связи Синьцзяна с советскими среднеазиатскими республиками и Сибирью. Специальным решением советского правительства «Об обучении синьцзянской молодёжи в СССР», принятом в 1934 году, было положено начало широкой программе подготовки в учебных заведениях Советского Союза специалистов для различных отраслей народного хозяйства Синьцзяна из числа местных жителей⁵.

         По этому постановлению в высших и средних учебных заведениях Узбекистана, Казахстана, ряда городов Сибири начали учёбу тысячи китайских граждан из числа коренных народов, проживавших на территории Синьцзяна. Уже к началу 40-х годов таким образом было подготовлено более 30 тыс. специалистов различных профессий⁶.

         Все эти меры оказали достаточно серьёзное влияние на общий подъем культуры в провинции и, как следствие этого, на рост уровня общественного сознания населения Синьцзяна. В газетах, листовках, выходивших на национальных языках, стали появляться статьи, обращения, в которых делались попытки разбудить у соплеменников интерес к своему прошлому, напомнить о полуутраченной богатейшей культуре, традициях, вернуть уверенность в возможности реставрации былого величия. Так, например, газета «Янги-Хаят», выходившая на уйгурском языке, посвящала этим вопросам материалы почти в каждом номере. В частности, 3-го июня 1935 года в статье «Что является причиной отсталости нашего уйгурского народа?» её автор Махмут Мухитов писал: «всем известно, что бог, пославший коран пророку нашему на горе Хера, трактует: “Учись”. Следующие суры корана трактуют о том, чтобы мусульманин знал все науки. Всем нам необходимо познать всё, что необходимо для религии и в жизни, мы же мусульмане Синьцзяна лишены всех эти познаний. ...Довольно братья! Долгое время мы были лишены человеческих достоинств, долго мы спали, теперь в результате революции мы получили право к осуществлению законов корана и пророка. Какие причины мы можем выставить теперь в оправдание нашего невежества?»⁷ Автор другой статьи — Абдулла Нагими — касаясь этой же проблемы, с болью отмечал: «Каждый народ хранит свой язык и говорит на нём и пишет. У нас есть свой родной язык, язык наших великих уйгур, в старину державших в руках весь мир, украшавших страницы истории, наполняющих своим именем страницы современной литературы и журналов. ...Своей древностью, изяществом, благозвучностью наш язык должен был бы стоять на втором месте после арабского языка...».⁸

         Своеобразным откликом на такие статьи стало появление в провинции первых художественных произведений в прозе и поэзии, вышедших из-под пера представителей творческой интеллигенции коренных народов Синьцзяна и опубликованных на языках этих народов.

         В этот период между работниками национальной печати Синьцзяна и советских среднеазиатских республик установились и стали активно развиваться тесные деловые и творческие контакты. Так, в газетах на уйгурском языке выходивших в Советском Союзе, после 1934 года стали «...указывать на необходимость при формировании уйгурского литературного языка учитывать и уйгуров Восточного Туркестана»⁹. Газета «Шарк Хакити» по этому поводу писала в одном из своих номеров в 1936 году: «При установлении каждого правила литературного языка мы должны держать в поле зрения Синьцзян. Поэтому наши языковеды должны хорошо знать наречия уйгуров Синьцзяна»¹⁰.

         Надо отметить, что советская многонациональная культура вообще оказывала в этот период значительное влияние на культуру народов Синьцзяна. Так, уйгурские писатели Синьцзяна — Уйгур, М. Саиди, К. Камбари, Нимшадих, З. Самади и другие — в своих произведениях, выступлениях и воспоминаниях подчёркивали, что на их творчество большое идейно-эстетическое влияние оказывала советская литература, и, в частности, творчество советских уйгурских поэтов и писателей 20–30-х годов — Н. Исраилова, И. Искандерова, А. Муххамеди, Ильдирима, Гулистана¹¹. Большое внимание сотрудничеству народов СССР и Синьцзяна в области культуры уделяли советские консульства в этой провинции. Через советские дипломатические учреждения в Урумчи, Кашгаре, Кульдже, Чугучаке, Шара-Сумэ населению Синьцзяна, как уже отмечалось, передавались учебники, книги, журналы, газеты, художественные и документальные фильмы. Так, по согласованию между Вторым Восточным отделом НКИД и электронно-технической конторой «Техноэкспорт», только в мае 1938 года в Синьцзян были отправлены 19 наименований художественных фильмов, в том числе такие как «Пугачёв», «Волочаевские дни», «Ленин в Октябре», «Если завтра война» и т.д.¹² А за три года, с августа 1935 г. по 1 июля 1938 г. в Синьцзян только через Совсиньторг было завезено 400 с лишним копий разных фильмов¹³. Необходимо подчеркнуть, что значительная часть этих фильмов была дублирована на уйгурский, казахский, монгольский и другие языки народов Синьцзяна.

         Благотворный фактор культурных связей Синьцзяна с советскими среднеазиатскими республиками и Сибирью в 30-х гг., влияние этих связей на рост общеобразовательного уровня проживавших здесь народов отмечают большинство исследователей в советской, российской и западной историографии.