Попытка решить тибетский вопрос путем модернизации традиционного общества и экономических реформ потерпела провал

         В нынешнем марте Тибет охватили волнения, которых эта автономная провинция КНР не видела уже 20 лет. Все началось с демонстрации буддийских монахов, состоявшейся в 49?ю годовщину неудачного антикитайского восстания тибетцев. Арест нескольких демонстрантов спровоцировал волну беспорядков - в столице Тибета Лхасе на улицах горели автомобили, полицейские участки забрасывались камнями. Тибетское правительство в изгнании сообщило о десятках погибших. Официальные власти Китая, разумеется, опровергли это сообщение.
         Нынешние события в Тибете мало чем отличаются от происходивших там же в 1959, 1989, 1996 годах. Те же участники, те же требования. Такая же реакция на эти требования со стороны как китайских властей, так и международного сообщества. Словно и не было полувековой работы по модернизации традиционного общества с использованием всех возможных механизмов - идеологических и финансовых, рыночных и административных. Для китайского руководства это хороший повод для переоценки своей политики в Тибете, да и в других районах страны, населенных преимущественно этническими меньшинствами.
         Для международной системы эти события стали очередным тестом на способность действовать в соответствии с универсальными нормами и правилами.
         А для Казахстана самым важным является вопрос о том, последуют ли за волнениями в Лхасе такие же события в Урумчи и других местах пограничного Синьцзян-Уйгурского автономного района (СУАР).

         Волнения вышли за пределы автономного района, но не территории проживания тибетцев. Иначе говоря, породившие их проблемы носят, безусловно, этнический характер.
         Хотя у сторонников независимости и официального Пекина разный взгляд на историю Тибета, большинство экспертов признает, что фактически он уже три столетия является частью Китая. Но в XVIII-XIX веках он выполнял функции буферного государства, и до тех пор, пока далай-лама и монахи справлялись с этой ролью, не было нужды создавать там китайский управленческий аппарат.
         Ситуация изменилась в начале XX века после падения Цинской империи. То, что Тибет был де-факто самостоятельным государством, и националисты, и сменившие их коммунисты считали следствием империалистической политики великих держав. Они ставили Тибет в один ряд с оккупированной японцами Манчжурией и Гонконгом. Поскольку Британия устанавливала отношения с Тибетом при помощи военного вторжения в 1904 году, основания для такой позиции были. Ситуация с Тайванем, отделение которого стало возможным благодаря американской военной поддержке, укрепила их в этом мнении. В 1949 году, когда была создана Китайская Народная Республика, Тибет занял первое место в программе воссоединения Китая.
         В мае 1951 года между правительством КНР и тибетской администрацией было подписано "Соглашение о мероприятиях по мирному освобождению Тибета", которое помимо положений о включении Тибета в состав КНР и изгнания с его территории "реакционных империалистических сил" включало и обязательства центральных властей не изменять ни политическую систему Тибета, ни статус и полномочия далай-ламы, который был одновременно первосвященником и светским правителем.
         Осенью 1951 года в Тибет вошли части национально-освободительной армии Китая. Началось переселение в район этнических китайцев - ханьцев. Экономические реформы стали превращаться в экспроприацию монастырского имущества. Ответом стали волнения, вылившиеся в марте 1959 года во всеобщее восстание тибетцев. Далай-лама покинул Китай и больше туда не возвращался. Восстание окончательно было подавлено только в марте 1962 года. В 1965 году был создан Тибетский автономный район, при этом часть земель, населенных этническими тибетцами, была отнесена к соседним с Тибетом провинциям. Монастыри - основной элемент и управленческой, и экономической структуры тибетского общества, были поставлены под жесткий контроль государства, а их количество к 1979 году сократилось с 1600 до 13. Затем политика в отношении национальных окраин резко поменялась, были выделены десятки миллионов долларов на реконструкцию и строительство тех же монастырей, но в целом тибетское общество оставалось таким же патриархальным. К началу XXI века неграмотность в регионе была на уровне 50%. Адаптация ханьского населения к местным условиям проходила крайне медленно. Антиправительственные выступления, сопровождаемые антиханьскими акциями, продолжались.

         Во многом схожие процессы происходили и в Синьцзяне, основное население которого было уйгурским, а религия - исламом. "Если говорить без дипломатического политеса, в основе большинства, если не всех, этнических конфликтов лежат интересы местных элит и их желание "порулить" в ареалах расселения тех или иных этнических групп. Все остальное - вторично", - считает главный научный сотрудник Казахстанского института стратегических исследований Константин Сыроежкин.
         "Китай в последние 5-10 лет вложил в экономику СУАР и Тибета огромные деньги. Синьцзян на сегодняшний день - один из динамично развивающихся регионов Китая. Если говорить о рождаемости, то, в отличие от ханьцев, у мусульманских народов СУАР и у тибетцев имеются льготы. Так что в этом смысле, как говорится, им грех жаловаться, - сказал он. - С культурным наследием Тибета и Синьцзяна дело обстоит сложнее. Традиционная культура действительно умирает. Но вина ли в этом ханьцев и Китая, большой вопрос. Этот процесс мы наблюдаем практически повсеместно. Глобализация ведет к вытеснению традиционной культуры, и здесь ничего не поделаешь".
         Уйгуры составляют большую часть населения СУАР, широко представлены в местных органах власти. Создание независимого государства ставится целью большинством уйгурских организаций. Кроме того, влияние религии и исламской традиции наиболее сильно ощущается именно среди уйгурской части населения Синьцзяна. При этом уйгурская диаспора за пределами Китая хорошо организована, имеет тесные связи как с международными организациями, так и с соотечественниками в СУАР.
         Если комментарии официальных властей концентрировались вокруг подрывной деятельности "клики далай-ламы", то китайское интернет-пространство захлестнула волна обиды на неблагодарных "нацменов" - "Мы столько для них сделали!".

         По мнению Константина Сыроежкина, в конце прошлого века после распада СССР в международной практике стало меняться отношение к проблеме самоопределения этнических меньшинств. Распад Югославии усилил этот процесс. Одновременно начался резкий рост численности и активности уйгурских сепаратистских организаций как на территории Синьцзяна, так и за границей.
         Руководство Китая не без оснований связало рост сепаратистской активности с начавшимися послаблениями в политической сфере и откликнулось традиционными кадровыми чистками, административно-полицейскими акциями и арестами диссидентов. В результате деятельность сепаратистских организаций переместилась за рубеж (как и их лидеры), одновременно началась активная интернационализация уйгурской проблемы.
         В США были созданы Национальный центр свободы Восточного Туркестана, Уйгурское информационное агентство и ряд других организаций. В октябре 1999 года в Мюнхене был создан Восточно-туркестанский национальный конгресс, объединивший 18 зарубежных уйгурских организаций из 14 стран мира.
         Возможность волнений в СУАР эксперт допускает, но считает их маловероятными. Позиция Казахстана и других центральноазиатских государств была неоднократно закреплена в двусторонних соглашениях с Китаем и заключается в неприятии любых сепаратистских движений. А государственное устройство КНР не дает юридических возможностей для реализации косовского сценария.

         В 1999 году американский журнал Atlantic monthly опубликовал большую статью Питера Хесслера, проработавшего два года в Тибете учителем английского языка. Автор, говоря о том, что огромные силы и средства, потраченные властями Китая на модернизацию Тибета, не сделали счастливыми ни тибетцев, ни переселившихся в этот район ханьцев, вспоминает о судьбе индейцев в США. И, размышляя над призывами к американцам сделать все возможное для поддержки Тибета, Питер Хесслер с горькой иронией замечает: "Возможно, мы могли бы построить казино".
         Впрочем, у демонстраций в поддержку свободного Тибета, проходящих по всему миру, в последние два года появился новый лозунг: бойкот олимпийских игр в Пекине. Пока что на официальном уровне его ни одно государство в мире не поддержало и вряд ли поддержит. Но не только потому, что никто не хочет конфронтации с Китаем. За решением провести Олимпиаду 2008 года в Пекине стоял опыт политической трансформации Южной Кореи. Олимпиада 1988 года в Сеуле прошла в стране с военно-диктаторским режимом, но международное давление в ходе подготовки и проведения игр помогло демократическим преобразованиям.
         Хотя взаимных обвинений, традиционных и по форме, и по содержанию, ставших уже едва ли не ритуальными, в этом году прозвучало немало, далай-лама остался на позициях, позволяющих ему в любое время начать переговоры с Пекином. Он вновь публично отказался от лозунга независимости, не поддержал и требование бойкота олимпиады. Это позволяет надеяться если не на решение тибетской проблемы, то, по крайней мере, на начало переговорного процесса по статусу Тибета.
         Что касается китайского правительства, то ему рано или поздно придется признать, что религиозные факторы - по крайней мере в Тибете - оказались сильнее экономических. И нет иного пути решения проблемы, кроме переговоров с тем, кто и в изгнании остался для тибетцев единственным подлинным лидером - с далай-ламой.