Та'рих-и амнийа
Молла Муса Сайрами
О том, почему сочинению дано такое название, автор сообщает следующее: *** [1] ***
«Поводом и причиной для написания этого сочинения послужили те сочувствующие друзья и доброжелательные братья, помыслы которых были свободны и хранимы (амин) от эгоистических желаний и притязаний, а сердца — непричастны и в безопасности (аман) от сомнения и смущения. Еще одна [причина заключается] в том, что в это время по сторонам и окрестностям в этом краю Могулистана воцарились покой и безопасность (амниййатлик) от смут вражды и злодеев. По этим двум причинам я и назвал эту историйку «Та'рих-и амнийа» [и] завершил ее, [составив] из одного введения, двух повествований и одного заключения» [2].
Причиной включения в название сочинения слова амнийа послужило также имя Дадхах Мухаммад Амин-бай-аксакала ***, в состав которого входит слово амин ***. Обыграв несколько производных арабского корня *** «быть безопасным, благополучным», «быть уверенным», «доверять», автор и сконструировал название книги, которое на русский язык можно перевести двояко: «История, посвященная Амину», или «История спокойствия и безопасности» 3.
Сочинение написано на староуйгурском (чагатайском) довольно сложном языке. Многочисленны элементы современного уйгурского языка: падение р, редукция широких гласных.
Имя автора «Та'рих-и амнийа» — Молла Муса бен Молла Айса (Иса)-ходжа Сайрами ***. О происхождении его предков подробные известия содержатся в помещаемых ниже извлечениях. Молодым человеком Молла Муса был привезен отцом в Кучу и отдан в медресе Молла Осман-ахуна. В медресе он обучался вместе с Махмудином, сыном Бурхан ад-Дин-ходжи, потомка Арш ад-Дина Вали, насадителя ислама среди могулов Туглук-Тимур-хана. С Махмудином, которого автор называет Ходжам-падишахом, он жил в одной худжре и был его близким другом. В 1864 г. Молла Муса присоединился к отряду Бурхан ад-Дин-ходжи, когда тот проходил через Сайрам. После поражения под Кара-Йулгуном он и еще несколько человек бежали по Мукурской дороге через пустыню и пришли в селение Йулдуз-Баг под Кучой. Жители этой деревни задержали его, отобрали коня, одежду и хотели выдать неприятелю. Тем временем пришло известие о втором походе на Аксу, и Молла Муса ушел в Кучу, жители которой столь неприветливо встретили его, что ему негде было преклонить голову. Наконец его приютили хранители мазара Маулана Арш ад-Дина Вали Молла Аллайар-ахунум и Молла Йусуф-ахунум, у которых он оставался около 20 дней. Тем временем Махмудин-ходжам доставил в Кучу известие о взятии Аксу и через три-четыре дня, когда он возвращался, Молла Муса присоединился к нему и пришел в Сайрам. Положение в Сайраме настолько изменилось, что он вместе с Махмудином отправился в Аксу, а оттуда — в Уч-Турфан, где до конца оставался с Бурхан ад-Дином и Махмудином.
В Уч-Турфане он пользовался исключительным доверием своих покровителей: улемы, хакимы и дадхахи ничего не могли делать без его санкции, он был имамом и хатибом в соборной мечети, ему подотчетны были все семь караулов Уч-Турфана, он выдавал подорожные, был хранителем амбаров, хранителем печати Махмудина и, наконец, «тайным советником» и почти соправителем Бурхан ад-Дина и Махмудина. Во время восстания учтурфанцев против Бурхан ад-Дина и Махмудина он был назначен вести переговоры с восставшими. В 1867 г., после пленения ходжей он сопровождал их в плен к Йакуб-беку.
По установившемуся в литературе мнению, идущему от В.В. Бартольда, Молла Муса в течение одиннадцати лет находился непосредственно на службе у Йакуб-бека, «сначала в должности сборщика податей (зекатчи), потом в должности писца (мирза), сидел рядом со своим государем, пил с ним из одной чаши и пользовался полным спокойствием» [4]. Однако это мнение не соответствует действительности. Вот что говорит об этом периоде своей жизни сам Молла Муса: *** [5] ***
«Из сыновей хисарских беков был Мирза Баба-бек... По высочайшему повелению высокого господина он был назначен в Аксу на должность зекатчи. От Уч-Турфана до Курли обязанности зекатчи и шариатский зекат, караулы [и] подорожные подлежали свидетельству печатью и находились в компетенции приказа упомянутого зекатчи... Семь лет моей, этого ничтожного слуги, сочинителя, Молла Муса бен Молла Айса-ходжи Сайрами, жизни прошли на службе упомянутого зекатчи».
В другом месте он раскрывает более полно свое положение: *** [6] ***.
«И затем, как судил тот живой и грозный — да будет слава его — в течение одиннадцати лет славно, со спокойным сердцем и в душевном покое протекала моя жизнь в должности мирзы на службе у поставленного господином аталыком-гази в Аксу зекатчи, которому я был и другом и товарищем и с которым пил из одной чаши и из одной пиалы».
Далее, рассказывая об Абу-л-Хасан-хазратиме, ишане и духовном руководителе многих мусульман Аксу, который скончался в этом городе 18 сафара 1285 г. х., т. е. 10 июля 1868 г., Молла Муса говорит: *** [7] ***
«Этот ничтожный слуга Молла Муса бен Молла Айса-ходжа Сайрами, который в то время был на службе у амил аз-зеката, то есть у зекатчи, и у которого тогда была пора молодости и спесивости, несколько раз сподобился беседовать с ним».
Приведенные цитаты не оставляют сомнения, если, разумеется, их правильно переводить, что Молла Муса состоял на службе у зекатчи, а не непосредственно у Йакуб-бека. В.В. Бартольд отметил факт службы Молла Мусы в течение семи лет у Мирза Баба-бека. Однако дальнейшее сообщение Молла Мусы об одиннадцати годах его службы в качестве мирзы он не сумел соотнести с именем бека и превратил в зекатчи Йакуб-бека самого Молла Мусу. Словосочетание *** он перевел как «в должности зекатчи», в то время как следовало его перевести словами «на службе у зекатчи». Писавшие впоследствии о Молла Мусе авторы либо воспроизводили ошибку В.В. Бартольда и утверждали, что он находился непосредственно на службе у Йакуб-бека и пил с ним из одной пиалы [8], либо замалчивали этот момент в его жизни. Молла Муса не упускает случая расписать о своей службе у Бурхан ад-Дина, Махмудина и Мирза Баба-бека, но совершенно ничего не говорит о своей службе у Йакуб-бека. Факт этот говорит сам за себя. Может быть, и можно согласиться с переводом выражения из последней цитаты *** как в должности амил аз-зеката, то есть зекатчи. Но при этом следует помнить, что этот термин применялся не только к столь высокому лицу, как Мирза Баба-бек, на ответственности которого лежал сбор зеката на территории от Курли до Аксу, но и на низовых, подчиненных ему чиновников, занимавшихся непосредственным сбором зеката. Следовательно, и Молла Муса мог быть зекатчи, но только низовым, и не иметь никакого отношения к верховному правителю.
В момент написания сочинения Молла Муса был в возрасте 70 лет и сетовал на то, что жизнь его подошла к концу. В это время он жил в Аксу и, по-видимому, никаких официальных должностей не занимал. Он жалуется на старческую немощь и на то, что находится в положении *** фукара. Последнее можно понимать двояко: или он бедняк, или по положению равен представителям низшего податного сословия. Умер Молла Муса около 1916 — 1917 гг. [9] Молла Муса закончил свое сочинение в 1321 г. х. Тарих завершения содержится в рубаи в словах *** йахши ат «доброе имя»:
К концу подошла моя жизнь, [но] не досталось мне доброго имени.
В несправедливости и беспечности прожил я, [но], может быть, будет [мне все-таки] доброе имя.
В надежде на доброе отношение написал я в память «Историю»,
Если спросят год-тарих ее [написания], скажите: «Доброе имя».
Переписчик рукописи С335 написал слова «доброе имя» как ***[10], что дает по абджаду 930 г. х. Однако ниже рубаи Молла Муса дает и точную дату завершения сочинения: 11 шавваля 1321 г. х., год курицы, что соответствует 31 декабря 1903 г. н. э. Следовательно, переписчик исказил написание тариха. Это искажение выразилось в том, что переписчик, движимый, вероятно, лучшими побуждениями, изменил в слове ат «имя» букву *** на букву ***, что и привело к искажению тариха.
Сочинение было написано по просьбе друзей, в частности по просьбе упоминавшегося выше Дадхах Мухаммад Амин-бай-аксакала, сына Мухаммад Алим-бая Маргинани, который был российским старостой (аксакалом) в Уч-Турфане и Аксу. К.А. Усманов не без оснований полагает, что «Та'рих-и амнийа» написана, вероятно, по инициативе российского консула в Кашгаре Н.Ф. Петровского, который поддерживал с аксакалом переписку и «настоятельно требовал доставлять ему различные исторические материалы по краю» [11].
Свой труд автор называет *** «Историйка», или «Краткая история», *** «компиляция», *** «повесть» или «повествование». Молла Мусе, как историку, свойствен более широкий взгляд на историю своей родины, чем большинству писавших одновременно с ним авторов. Чтобы понять события последующих лет, говорит он, необходимо ознакомиться с тем, что было раньше. Поэтому он и предпосылает основному тексту краткое историческое введение. Источниками ему послужили «Нафахат ал-унс» Абд ар-Рахмана Джами, «Раузат ас-сафа» Мирхонда, «Та'рих-и Рашиди» Мирза Мухаммад Хайдар доглата, «Субат ал-аджизин» Аллайара-суфи, «Та'рих-и Шахрухийа» Молла Нийаз Мухаммад бен Молла Ашур Мухаммада Хоканди, тазкира многочисленных мазаров и другие исторические сочинения. События позднейшего времени были описаны им по собственным впечатлениям и по рассказам участников и очевидцев, а также тех лиц, которые о них слышали. Характеризуя свой метод работы, Молла Муса говорит, что он прибегал к свидетельству достойных доверия людей, так как нельзя одному человеку, то есть ему, автору, быть всюду и видеть все.
Сочинение, как упоминалось выше, состоит из введения, двух дастанов и заключения. Введение, которому предпослано краткое предисловие, охватывает период истории Восточного Туркестана от Нуха, т. е. библейского Ноя, и до XIX в. В рецензии на издание «Та'рих-и амнийа» В.В. Бартольд указал, что введение перекликается с анонимным сочинением «Та'рих-и Кашгар» и имеет с ним ряд текстуальных совпадений. Тем не менее он вынес ему довольно суровый приговор: оценив «Та'рих-и Кашгар» как исторический источник очень высоко, он отказал в такой же оценке введению «Та'рих-и амнийа». Его оценка была воспринята последующими исследователями и послужила основной причиной игнорирования его специалистами. Между тем оно является первоклассным источником по истории Восточного Туркестана послемонгольского периода и содержит целый ряд оригинальных известий, не дублируемых другими авторами. В значительной мере недоверие В.В. Бартольда ко введению, как пишет об этом сам академик, вызвано хронологическими неточностями этого раздела «Та'рих-и амнийа». Следует отметить, однако, что эти неточности относятся или к раннему периоду монгольского господства, что характерно также и для многих других сочинений, или к несоответствию годов животного цикла введения «Та'рих-и амнийа» годам животного цикла, которым пользовался В.В. Бартольд. Судя по работам В.В. Бартольда, он исходил из того, что двенадцатилетний животный цикл был един и не имел расхождений во все времена на всем пространстве расселения тюрко-монгольских народов, так же как и некоторых других, принявших эту систему счисления времени. Между тем это далеко не соответствует действительности. В.В. Бартольд упустил, что тот же Молла Муса дает знаменательное пояснение к особенностям животного цикла, использовавшегося в Кашгарии: *** [12] ***
«Но покойный султан Са'ид-хан, зная о том, что мусульмане слабы, немощны и разорены, и памятуя, что воины его не нуждаются, пoжаловал подданным на десять лет налоги этого Семиградья и издал приказ, которому повинуется мир и подчиняется свет, чтобы в течение десяти лет с подданных ничего не взимали и [ничего на них] не налагали и [ничего они] не давали. Пять лет воины прожили очень хорошо. Наконец их положение начало клониться к разорению. Эмиры сообща сделали заем. Прожили шесть лет. Что-либо сказать людям они не нашли способа, [ведь] хан не откажется от своего указа. [И тогда] все столпы государства объединились и довели до сведения хана: «О прибежище милосердия, в это Семиградье мы пришли в год быка, [а] сейчас наступил год коня. Десять лет минули. Не будет ли указа, чтобы мы взыскали с населения налоги», — выбросили четыре года и шесть лет выдали за десять. Хан согласился и издал указ. В соответствии с шариатом с подданных взыскали налоги. В ярлыках и грамотах написали: «Такой-то год». Подданные также приняли этот счет лет [по двенадцатилетнему животному циклу]. В этом причина того, что в этих городах счет лет на четыре года опережает счет других городов. Однако даты [по хиджре] у них такие же».
Это пояснение Молла Мусы реабилитирует автора. Однако следует отметить, что переписчик и здесь допустил ошибку: вместо ит йили (***) «год собаки» он написал ат йили (***), «год коня», что, вообще-то говоря, свело бы на нет значение этого пояснения, если бы смысл его не был ясен в целом.
Два дастана (повествования) «Та'рих-и амнийа» посвящены событиям XIX в. Изложение содержания и оценку их, так же как и дополнительные сведения по сочинению в целом и о его списках, читатель сможет найти в ряде статей и брошюр [13]. В заключении Молла Муса описывает города Кашгар, Яркенд, Хотан, Уч-Турфан, Атасу, Кучу и Турфан. Он дает описание многочисленных святынь в этих городах. Хотя автор и остается на позициях ревностного мусульманина, но, пытаясь быть беспристрастным, невольно разоблачает мнимый характер многочисленных мазаров. Вообще говоря, Молла Муса, несмотря на обильную религиозную фразеологию и внешнее мусульманское благочестие, в большинстве случаев остается трезвым историком, стремящимся пояснить факты и явления рациональным образом, исходя из реальной действительности. Его сочинение все еще не оценено по достоинству, оно является источником самых разнообразных и иногда неожиданных сведений по истории и этнографии, и не только уйгурского народа. Кстати говоря, как и все авторы, писавшие одновременно с ним или за несколько веков до него, Молла Муса тюркоязычное население Восточного Туркестана не называет уйгурами. Уйгуров он, в ряду с несколькими другими народами, называет завоевателями Восточного Туркестана, когда-то правившими этой страной. В «Та'рих-и амнийа» можно найти известия о соответствии денежных единиц различных стран, о происхождении песни о Назугум, о том, что родословные некоторых беков восходят к могульским эмирам, например родословная убитого в 1864 г. бека Ахмад-хана восходит к Мирза Абу-Бакр доглату, владевшему Кашгарией в течение более чем четырех десятилетий во второй половине XV и начале XVI века, о том, что его родина называлась в разное время Шестиградьем, Семиградьем, Могулистаном, Могулией, и раскрывает причины, по которым она так называлась, о том, что в середине XVII в. Абдаллах-хан призвал в Кашгарию киргизов и передал им власть в городах, о распространении в Восточном Туркестане суфийских орденов и т. д. Приведем лишь его рассказ о *** токуз «девятке», как называлось торжественное подношение у тюркских народов: *** [14] ***.
«Но из монгольских ханов восемь ханов родились со званием государя и правителя и в этом качестве провели свою жизнь. Когда допело до девятого, они были уничтожены. Почитая время этих восьми ханов благословенным и счастливым, они, когда делают подношения в присутствии славного государя или среди великих людей, то делают их по девяткам [различных предметов]. Но девяткой они назвали восьмерку. Будь то у ханов, падишахов и султанов, или у ...черни и [их] женщин, куда бы они ни пошли или [куда бы] ни пришли, они несут с собой по меньшей мере восемь лепешек и почитают [их] за девятку. Вплоть до настоящего момента в краю этого Могулистана этот обычай распространен и сохраняется».
Думается, что причина подмены «девятки» «восьмеркой» при сохранении термина токуз «девятка»» не в том, что у монголов было восемь ханов, а в том, что в районе Восточного Туркестана числовая символика тюрко-монгольских народов столкнулась с числовой символикой местных народов, что и дало в конечном счете столь любопытный симбиоз.
Примечания
[1] *** Рукопись ЛО ИНА АН СССР, С 335, стр. 7 — 8.
[2] Ср.: ОТР, I, стр. 151.
[3] Там же.
[4] В.В. Бартольд. Рецензия на Таарих-и Эмение. История владетелей Кашгарии, сочинение Муллы Мусы, бен Мулла Айса, сайрамца, изданная Н. Н. Пантусовым. Казань, 1905, стр. 320. ЗВО ИРАО, СПб., 1907, т. XVII, вып. IV, стр. 0189.
[5] *** Рукопись С 335, стр. 502.
[6] Там же, стр. 513.
[7] Там же, стр. 589.
[8] Д.И. Тихонов. Уйгурские исторические рукописи конца XIX и начала XX в. Уч. зап. Ин-та востоковедения, т. IX. М. — Л., 1954, стр. 166; Усман Маматохунов. Уйгур эдабиети классиклари. Тошкент, 1960, б. 17 (на узб. яз.); А. М. Мугинов. Указ. соч., стр. 33, ОТР, I, стр. 151.
[9] *** 1957
[10] *** Рукопись, С 335, стр. 598.
[11] К.А. Усманов. К вопросу о роли русской исторической науки в изучении Синьцзяна (XIX в.). «Труды Московского ин-та востоковедения», вып. № 6. Изд-во МИВ, 1951, стр. 187.
[12] *** Рукопись С 335, стр. 50 — 51.
[13] К. Усманов. Уйгурские источники о восстании в Синьцзяне 1864 года. «Вопросы истории», 1947, 2, стр. 87 — 89; К. Усманов. Восстание в Кашгаре «Труды Московского института востоковедения», сб. 5, 1947, стр. 153 — 173; *** В сб.: *** 1948, *** 122 — 126; Д. Тихонов. Восстание 1864 г. в Восточном Туркестане. «Советское востоковедение», V. М. — Л., 1948, стр. 155 — 172; Д.И. Тихонов. Уйгурские исторические рукописи конца XIX и начала XX в. «Уч. зап. Ин-та востоковедения». Т. IX. М. — Л., 1954, стр. 146 — 174; А.М. Мугинов. Описание уйгурских рукописей..., стр. 33; ОТР, I, стр. 151 — 152; А. Жалилов. Мусо Сайромий. Тошкент, 1968 (на узб. яз.).
[14] *** Рукопись С 335, стр. 14.
На фотографии в начале - Г. Дизи "Празднование Нового года в Ярканде", 1898—1899 г.г.
