Последний рубеж: Дальний Запад Китая (Часть I-я)
Пепе Эскобар
На базаре города Кашгар Синьцзян-уйгурского автономного района Китая царит атмосфера, прекрасно описанная еще Марко Поло в его "Путешествиях".
Монументальная дорожная пробка из лошадей, верблюдов, извивающихся вдоль грязных берегов реки. Туман повозок с впряженными в них ослами, отарами меланхоличных овец и старцев, размахивающих серпами и проверяющими качество подков, седел и кнутов. Лавки вдоль песчаных улиц завалены хотанскими коврами, горами специй, сундуками для приданого, частями и конечностями мертвых животных, довольно живыми курами и утками, знаменитыми енгисарскими ножами, шляпами всех форм и цветов, горшками и сковородками, фруктами, овощами, сапогами для верховой езды, доисторическими транзисторными радиоприемниками, пакистанскими шелковыми чулками, всевозможными сельскохозяйственными орудиями из дерева и стали, сделанными вручную, и другим атрибутами, присущими любому уважающему себя восточному базару. Пища - очень вкусная и великолепная - от хлеба, усыпанного маком или кунжутом, до лагмана или лапши с бараниной и овощами; от джигера (кебаба) из печени до джирде-нана (уйгурских рогаликов).
До сотни тысяч кочевников и сельских жителей собирается каждую неделю на этот антропологический делирий, именуемый кашгарским воскресным базаром. Важные цирюльники священнодействуют на улицах со своими длинными и острыми ножами. Несметное число людей собирается перед музыкальными центрами с караоке и телевизорами. Все персонажи - с длинными клиновидными бородами, в декорированных шляпах, темных плащах и черных ботинках - уйгуры, группа этнических турок, которые правили Монголией в VIII и IX веках. Язык, конечно же, уйгурский. Музыка, все еще на аудиокассетах, - гечеконду арабеск или турецкая поп-музыка. Большинство женщин замотано в многоцветные шарфы, хотя встречаются и женщины в коричневой чадре, наброшенной на головы.
По своим духовным ценностям регион явно ориентирован в сторону Мекки. Мы находимся в более чем 4 тысячах километров от Пекина, разница в часовых поясах с Пекином, по времени которого живет весь Китай, составляет два часа. Однако здесь все живут по синьцзянскому местному времени. На базаре в Кашгаре не встретишь ни одного китайца "хань" или ханьца.
Это последний рубеж Китая. Отсюда на запад и на юг - лишь одна пустыня, степь и горы, тянущиеся вдоль Каракорумского шоссе, несколько юрт таджикских и киргизских кочевников и Хунджерабский проход - высотная граница с Пакистаном под 5 тысяч метров - ключевой пункт легендарного Шелкового Пути, соединяющий китайский мир с индийским субконтинентом, Китай с Западом.
Скопление такого количества народа раз в неделю в Кашгаре является причиной для ночных кошмаров у членов коллективного руководства в Пекине, особенно после того, как Движение за независимость Синьцзяна было объявлено врагом Номер 1 китайского государства, даже более опасным, чем тибетские "раскольники" и сторонники правительства Далай-ламы в ссылке в индийской Дхарамсале. Однако с точки зрения любого уйгура, врагом - внутренним и внешним - являются ханьцы. Проблема заключается в том, что уйгуры не способны определиться как нация. Когда мы спрашиваем их, откуда они происходят, они, например, отвечают: "Я - кашгарлык (т.е. непокорный человек пустыни)". Уйгуры мыслят в рамках своего родного оазиса, а не в рамках государства.
Опутанный легендами и историей средневековый Кашгар, этот последний бастион уйгурской культуры, не ожидает ничего от Китая. Воздух здесь тяжел от песков пустыни, от пыли старых ковров и от сжигаемого дымного угля. Складывается впечатление, что мы находимся в альтернативной реальности старой, выцветшей фотографии Кашгара XIX века. Город живет в ритме шатких повозок с впряженными в них ослами, жирных кебабов, кумыса и ежедневных молитв, совершаемых в мечети "Ид Ках", одной из самых крупных в западном Китае и вообще в Центральной Азии. Этот народ туркофонов никогда не был облагорожен близостью Средиземноморья или Византии. А в добавление ко всей трагедии, их культура попала под каток тактики застоя Мао Цзэдуна.
Культурная шизофрения является нормой. Имеется старый уйгурский город - кадыми шахр, и китайский, ханьский город - яни шахр. Если "Ид Ках" диктует жизнь уйгуров, то привилегированным местом встречи китайцев является неизбежная Народная Площадь с одной из крупнейших в Китае статуй Мао, указывающей на вечное торжество масс. Этот гигантский Мао остается оруэлловским символом завоевателя, принадлежащего к более организованной и технически более продвинутой цивилизации. Народная Площадь заполнена китайскими солдатами, выгуливающими свою животы в эрзац-униформе 70-х годов, которая по сравнению с "подиумами" уйгурского базара выглядит откровенно постмодернистской. Неизбежна параллель с Лхасой, священной столицей Тибета, где перед фасадом Дворца "Потала" также разбита Народная Площадь. Как и в Тибете, в Синьцзяне пропасть - культурная, лингвистическая, религиозная, архитектурная и даже гастрономическая - огромная.
Китайцы создали Великий Шелковый Путь в конце I-го века отчасти для того, чтобы удовлетворить потребности Рима. Шелк был необходим для удовлетворения тщеславия сенаторов и похотливых дам при дворе императора Августа. Китайцы также воспользовались возможностью для экспорта фарфора, лакированных изделий, пороха, растений и бумаги; и для импорта (среди прочего) шерсти и стекла из Рима, ляпис-лазури из Центральной Азии и вина из Персии. Кашгар - подобно Самарканду на западе (сегодня это часть Узбекистана) - был привилегированным оазисом, где сходились два маршрута Шелкового Пути.
Уйгуры приобщились к исламу лишь в X и XI веках и не благодаря арабам, а через турко-персидскую династию, которая правила Бухарой (сегодня это тоже часть Узбекистана). Чингисхан завоевал Кашгар в XIII веке. Тамерлан правил в XIV веке. Европейцы увидели его впервые лишь спустя пять веков. Британские завоеватели в конце XIX века - на пике Большой Игры между Россией и Британской империей - любили повторять, что есть лишь несколько обитаемых мест в мире, которые являются более отдаленными и труднодоступными, чем Синьцзян. До сих пор так оно и есть - Синьцзян фактически отделен от Китая пустыней Гоби. Даже сегодня ханьцы не могут понять, почему иностранца тянет перешагнуть "за пределы" к западу от конца Великой Китайской Стены.
Синьцзян дословно переводится как "Новые Доминионы" или "новое господство". Господином естественно является Пекин. Уйгуры находятся в подчинении. До того, как в стране одержала победу коммунистическая идея, регион был известен как Восточный Туркестан. Опасаясь турок-кочевников, ханьская династия основала в Синьцзяне гарнизон еще две тысячи лет тому назад. Однако Синьцзян был присоединен к Китаю маньчжурскими завоевателями лишь в 1759 году. Стратегическая цель, с точки зрения Пекина, всегда оставалась неизменной - изолировать эту часть Центральной Азии от турок, исторических врагов Китая. Волнения были неизбежны. Уйгуры восставали против ханьцев по крайней мере раз 400. Какой-то промежуток времени Синьцзян даже был независимым. Однако Мао покончил со всеми этими нюансами, когда начал кампанию по массовой миграции в Восточный Туркестан ханьцев, призванных "цивилизовать" эту землю. В 1949 году китайцы составляли 10 процентов от числа жителей региона, сейчас их число приближается к отметке в 50 процентов и продолжает расти.
Общение с уйгурами представляет собой кошмар. Они отказываются говорить на диалекте "мандарин", языке колонизаторов. Они говорят лишь на уйгурском. Это - одна из форм гражданского неповиновения, все еще имеющая место в обществе, где даже выпускник университета не может найти работу из-за того, что крупные компании все сплошь и рядом ханьские и нанимают на работу только ханьцев.
Почти что чудо отыскать в Кашгаре кого-либо, похожего на Али, 30-летнего уйгура, получившего образование в Пекине, работающего менеджером в одной из компаний, добывающей полезные ископаемые, и говорящего на сносном английском. После нескольких чашек чая Али говорит о неизбежном восстании против угнетателей следующее: "Вы, журналисты и туристы, всегда верите в китайскую ложь. Нет никаких инвестиций в Синьцзян, где большинством жителей являются уйгуры. Инвестиции там, где ханьцы являются большинством. Синьцзян - богатейшая провинция Китая. У нас много нефти. В пустыне Такла-Макан запасов нефти - свыше 80 миллиардов баррелей. У нас есть газ, уран. Однако уйгуры не получают ничего. Китайцы разворовывают все. Вы видели хоть одного западного бизнесмена в Кашгаре? Конечно же, нет. Здесь только люди с рюкзаками, у которых то и денег нет. По всему Китаю болтают о развитии. Здесь же лишь одна безработица. Однажды люди скажут "Довольно!". И это "Довольно!" Пекин квалифицирует как "раскольничество", "сепаратизм" или в худшем случае как "терроризм".
У уйгурского сопротивления нет такого лидера как Далай-лама, от которого бы пестрели заголовки газет. Однако уйгуры не запуганы. Бомбы взрываются, нападения не прекращаются, подполье продолжает активную деятельность в Турции и Германии. Уйгурская диаспора в Центральной Азии - потенциальный источник финансирования того, что называется как будущий "Уйгурстан" - насчитывает, по крайней мере, 400 тысяч человек. В начале 90-х Казахстан двум уйгурским освободительным группировкам дал основаться в Алма-Ате. Однако Китай под руководством Цзяна Цзэминя развернул активное дипломатическое наступление. Казахстан и Кыргызстан пошли на уступки. Они закрыли представительства уйгурских организаций, арестовали уйгуров, критиковавших Пекин, и оставили границы открытыми для торговли, но не для денег, оружия или пропаганды, призванных помочь уйгурам в Китае.
Урумчи - столица китайского Дальнего Запада, последний рубеж цивилизации с точки зрения Пекина. Сама по себе она представляет сюрреалистическое зрелище. В трех тысячах километров от Пекина, буквально посредине ничего (на севере - снежные вершины Тянь-Шаня, на юге - пугающая пустыня Такла-Макан, название которой на уйгурском означает "ты можешь войти сюда, но не можешь выйти") мы обнаруживаем метрополис с числом жителей больше миллиона человек, город, импортированный сюда с восточного побережья Китая силой идей коммунизма.
Уличные вывески исполнены как на языке "мандарин", так и на арабском. Водители такси в Урумчи, в отличие от своих собратьев в Центральной Азии, активно пользуются установленными счетчиками. Валюта - китайский юань - абсолютно стабильная. Главное здание филиала Банка Китая выглядит имперски безупречно. Урумчи живет в цифровом формате, в то время как Кашгар в формате чернил и бумаги. Урумчи следует ритму цивилизации: универсамы устраивают распродажи, повсюду как грибы возникают небоскребы, кругом краны, звук пил и черный дым, который, смешиваясь с ветрами пустынь, загрязняет атмосферу вокруг. Конечно же, все живет по пекинскому времени. Солнце "встает" в 8 часов утра. Чувствуется устрашающая мощь государства с правительством в центре.
В центральном Урумчи уйгуров не встретишь, за исключением попрошаек или навязчивых продавцов сувениров. Многие были депортированы на окраины, поближе к пустыне. На стыках окраин и города можно обнаружить мечети. Уйгуры - кочевники пустыни, не особенно религиозны, однако ислам - достаточно сильное средство для выражения ими недовольства своим бедственным положением. Говоря лишь на своем собственном языке, уйгуры никогда не сядут в такси с водителем-ханьцем и потребляют лишь свою национальную пищу. Молодежь не слушает китайской поп-музыки, ей больше нравятся резкие гитарные аккорды Акбара Кахримана. На рынке "Эрдаокао" сотни торговцев продают те же вещи, которые можно обнаружить в Кашгаре. Район вокруг является уменьшенной копией Кашгара. Раздосадованные китайцы "хань" выстроили свой собственный, оснащенный всеми современными санитарными благами "Синьцзянский Международный Гранд-Базар". На нем есть собственная мечеть, анфилада статуй верблюдов (плюс живой верблюд для туристических снимков на память), льющаяся отовсюду музыка (Наталья Имбролия или китайская "попса", а не уйгурские мелодии) и "Площадь Радости" в пять тысяч квадратных метров. Радости, однако, в округе не много. На лицах пожилых уйгуров читается не то чтобы гнев, а глубокая скорбь и печаль оттого, что исчезает их культура, а сами они не в состоянии подобрать даже крошки с Великоханьского материалистического банкетного стола.
Довершает картину тот факт, что Пекин кардинальным образом прекратил предоставление помощи так называемым "этническим меньшинствам". В одном лишь Синьцзяне их насчитывается двенадцать. Помимо уйгуров, которые составляют 42 процента населения, существуют хуэйцы (китайские мусульмане), маньчжуры, монголы, казахи, кыргызы, таджики, узбеки и татары. Лишь только ханьцы могли придумать концепцию, подобную "Продовольственной улице для меньшинств". Пекин заинтересован лишь в поддержании "загадочного имиджа" Синьцзяна, способствующего туристическому бизнесу. Если ты - уйгур и тебе чудом удалось получить место в китайской компании, ты не можешь посещать мечети. Надписи на многих мечетях, исполненные на арабском, гласят, что юношам вход в них воспрещен. Это абсурдное ограничение не имеет ничего общего с законами ислама. Любые демонстрации уйгуров запрещены. "Если ты уйгур, проживаешь в Урумчи и говоришь о независимости, тебя сразу же арестуют", утверждает продавец енгисарских ножей. В марте 2000 года Пекин официально объявил о начале реализации амбициозного плана "крупномасштабного развития Запада". Ключевым пунктом этой массовой кампании "Похода на Запад" является переселение дополнительных миллионов ханьцев в Синьцзян. Пекин также не будет ничего иметь против того, если в результате его официальной политики в более нестабильные и пустынные районы бывших среднеазиатских республик Советского Союза будут выдавлены многие представители 7,5-миллионного уйгурского и 1,3-миллионного казахского "меньшинств".
Мао Цзэдун любил говорить о возможности "сверх-хаоса" в Китае. Самое большое опасение Пекина, по крайней мере, на настоящий момент, - это отдаленная вероятность возникновения между региональными лидерами и бизнес-элитами новых альянсов, способных перекроить карту Китая, как это случалось много раз в прошлом. После развала Советского Союза и возникновения новых Центрально-азиатских республик, в Синьцзяне ощущается постоянный приток людских масс из Казахстана, Узбекистана и Кыргызстана - обе части Туркестана начали путь к объединению. Это именно то, чего Пекин не хочет. Пекин хочет четко определенных и хорошо патрулированных границ.
Однако факт заключается в том, что здесь, среди величественных хребтов Центральной Азии невозможно говорить о четко определенных границах. Синьцзян продолжает оставаться своего рода лабораторией будущего этого Китая, который гарцует во весь опор на тигре и пытается контролировать весь этот "сверх-хаос", оставляемый тигром. Имеющему свыше 25 процентов населения всей Земли и создавшему самую насильственную политику контроля рождаемости, Китаю до сих пор так и не удалось сдержать рост своего населения. Десять процентов китайской территории, где проживает две трети от общего числа населения, производящего 70 процентов национального благосостояния, подвержено наводнениям крупных рек. Китайская экономика нуждается в ежегодном росте примерно 10 процентов хотя бы для того, чтобы абсорбировать в себя новых безработных.
Как сообщил в своем последнем докладе на заседании Всекитайского собрания народных представителей министр труда и общественной безопасности Чжен Силинь. Из общего числа в 485 миллионов сельскохозяйственных рабочих без работы сидит 150 миллионов человек; из 94 миллионов фермеров, недавно мигрировавших в крупные города, большинство так работу и не нашло.
Средний ежегодный рост в 8 процентов, о котором Запад может только мечтать, не достаточен для Китая. В то время как ряд секторов "рыночного социализма" выродился в гангстеризм, а права человека понимаются Пекином лишь как экономическое развитие, сотни миллионов людей участвуют в крупнейшей в истории массовой внутренней миграции населения. Существует угроза объединения десятков миллионов безработных во всевозможные общественные союзы и организации. В том случае, если Дракон начнет разваливаться на части, развал начнется на периферии, на последнем рубеже, в дикой пустыне, попавшей прямо в XXI век из XIV столетия - в Синьцзяне.
Asia Times Online, 03.11.2003
Выводы
"Вы, журналисты и туристы, всегда верите в китайскую ложь. Нет никаких инвестиций в Синьцзян, где большинством жителей являются уйгуры. Инвестиции там, где ханьцы являются большинством. Синьцзян - богатейшая провинция Китая. У нас много нефти. В пустыне Такла-Макан запасов нефти - свыше 80 миллиардов баррелей. У нас есть газ, уран. Однако уйгуры не получают ничего. Китайцы разворовывают все. Вы видели хоть одного западного бизнесмена в Кашгаре? Конечно же, нет. Здесь только люди с рюкзаками, у которых то и денег нет. По всему Китаю болтают о развитии. Здесь же лишь одна безработица. Однажды люди скажут "Довольно!". И это "Довольно!" Пекин квалифицирует как "раскольничество", "сепаратизм" или в худшем случае как "терроризм".
