В 1981-м, когда уже вовсю полыхал Афганистан, на экранах советских кинотеатров мелькнул художественный фильм «Год дракона». Фильм (производство «Казахфильм»), собственно, не слишком художественный и посредственный, но в том, «афганском», году показавшийся мне чем-то вроде апокалипсического сигнала...

         У советского кино, всегда бывшего на экранных побегушках у системы, было одно фундаментальное свойство, равное едва ли не абсолютному закону: накануне самых грандиозных авантюр системы оно сюжетно, тематически и просто пропагандистски предваряло те авантюры, готовя к ним зрителя, то есть нас с вами.
         Так, где-то сразу после пакта Молотова — Риббентропа, когда предполагалось, что Сталин и Гитлер будут вместе делить шкуру еще не убитого британского льва, то есть Азию, подконтрольную Британской империи, Сергею Эйзенштейну было велено поставить фильм о ее наиболее знаменитом интригане — Лоуренсе Аравийском, о его коварстве по отношению к арабам…
         Вот и теперь, когда советский дракон ударил своим хвостом в Афганистане, появился фильм «Год дракона». Поставил его режиссер и довольно известный казахский актер Асанали Ашимов по сценарию еще более известного Юрия Визбора. Фильм о восстании в XVIII веке народа уйгуров против китайского господства. И дело, конечно, не в дилетантизме создателей. Дело в другом.
         …Есть в истории, в большом ее времени, грандиозные трагедии, отчего-то ускользающие от основополагающей памяти человечества. Прежде всего, от европейского, вроде бы помнящего о себе решительно все, но, увы, отворачивающегося от сверхтрагедий на других географических широтах.
         Когда-то, в разгаре николаевского царствования, петербургский резидент в Кабуле Иван Виткевич — как бы российский Лоуренс Аравийский — сделал попытку (по-видимому, неудачную) хотя бы приблизиться к двум самым загадочным странам Центральной Азии — Джунгарии и Кашгарии, некогда самостоятельным мусульманским (а отчасти и буддийским) странам, а в середине XVIII века завоеванным, к неудовольствию романовской России, маньчжурским Китаем.
         Именно там, среди прочего, расположены так называемые Джунгарские ворота, через которые тысячелетиями текли бесчисленные кочевые народы — из азийских степей в евразийские и восточноевропейские. Упомянутый Иван Виткевич в одном из своих донесений мельком, но гениально заметил, что это центральноазиатское пространство является как бы нервом всей истории мировой.
         Виткевич, кажется, не побывал в Кашгарии. Но спустя десятилетие это сделал другой российский разведчик казахских степей князь Чокан Валиханов, друг и собеседник Достоевского (удостоенный, кстати, едва заметного, но характерного о нем упоминания — на самой последней странице «Преступления и наказания»).
         Вот примерно с той поры и началось великое преступление двух могущественнейших империй в их состязании за уйгурскую судьбу.
         …Где-то в середине XIX века, после столетия безраздельного китайского господства, исламский северо-запад Поднебесной все же вспомнил о своем былом самостояньи и заполыхал огнем грандиозного восстания, испепелившего миллионы жизней. Возникали и рушились новые государственные образования, весьма провокаторски поощряемые Англией и весьма бесцеремонно укрощаемые Россией. А уж гнев китайского правительства и совершенно параноидальные репрессии его беспощадных генералов вообще не поддавались какому-либо правильному статистическому описанию. Счет шел именно на сотни и сотни тысяч жизней. Мусульмане, говорившие по-китайски (так называемые дунгане), вырезались едва ли не поголовно. А за ними приходила очередь уйгуров — мусульман-тюрков, о восстаниях которых и рассказывал упомянутый нами советский фильм в режиме лицемерных сочувственных вздохов.
         Уйгуры, народ древнейшей культуры — сначала буддийской, затем мусульманской — уже в начале прошлого тысячелетия создали изысканнейшую поэзию и самого высокого класса филологию.
         Империя тимуридов изъяснялась на уйгурском.
         В том советском фильме есть одна вполне убедительная сцена: китайский губернатор-каратель удивляется каллиграфии и стилю уйгурских писем, объявляющих ему войну.
         Но куда убедительнее последний кадр фильма, сплошь состоящий из хронологии нескончаемых, на протяжении двух веков, антикитайских там восстаний, едва ли не обрядово заканчивавшихся поражением уйгуров и неистовым торжеством карателей.
         Ну а как же все-таки вела себя сопредельная империя, вдруг заказавшая своим сговорчивым кинематографистам тот фильм?
         Вообще-то еще генерал-путешественник Пржевальский, вопреки разным о нем гуманистическим легендам, уверял, что с китайцами должно разговаривать «ружьем и плеткой». А как разговаривали с уйгурами и вообще с так называемым Восточным Туркестаном, с обширнейшей теперь китайской провинцией Синьцзян?
         В картине, поставленной на «Казахфильме», о судьбе того народа в двадцатом веке сказано как-то неопределенно-вскользь… А ведь именно тогда в уйгурскую судьбу вмешался Советский Союз. И как вмешался…
         Когда Китай, свергнув маньчжурскую монархию, намертво скреплявшую сверхстрану своим деспотизмом, необходимо рассыпался на бесчисленные королевства соперничающих между собой генералов-тетрархов («дубаней»), та же судьба постигла и Синьцзян. Эти китайские генералы убивали там друг друга, как в греческой трагедии, по-видимому, по наущению то Англии, то крепчающей императорской Японии, то СССР, весьма заинтересованного в отторжении Синьцзяна от центрального — гоминдановского — правительства. И вот, в зависимости от кремлевских прихотей, советская ставка делается то на уйгурское самостоянье, то на сепаратизм китайских вице-императоров. Последние рисковали преимущественно дворцовыми переворотами, а вот уйгуры — сотнями тысяч жизней.
         Вот так Центральная Азия и превратилась в центральный лабиринт мировой истории-XX. Лабиринт, каким-то образом ускользнувший от внимания присяжных ее знатоков.
         Итак, в 1931-м вспыхнуло уйгурское восстание, несомненно, поощряемое северным соседом. Но затем с его помощью к власти загадочным образом приходит генерал Шен Щицай, становящийся как бы некоронованным монархом, а по совместительству — членом Всесоюзной коммунистической партии большевиков! Обманутые в своих ожиданиях дунгане и уйгуры восстают против него. И тогда, в обрядовом режиме интернациональной помощи, Советский Союз вводит свои войска в Синьцзян. Где-то в середине 1930-х… Сначала в форме царской армии (вот где Красная Армия впервые надела погоны!), а затем, уже не кроясь, в своей собственной. Восстания те были потоплены в крови. Забытая советская интервенция 1930-х.
         …Около ста тысяч уйгуров были казнены — за «уйгурский буржуазный национализм». Но затем товарищ Шен Щицай начал все более склоняться на сторону генералиссимуса Чай Кайши, и разъяренный кремлевский генералиссимус велел поддержать уйгуров… Вот так в Кульдже и была провозглашена, на исходе Второй мировой, обширнейшая Восточно-Туркестанская республика во главе с президентом-муллой, известным исламским теологом. Казалось, уйгурская «национальная идея» близка к осуществлению. Но вот победил Мао Цзэдун, который и на дух не выносил таких идей, и Сталин, после некоторого колебания, подарил Мао ту республику. И тот народ. И вообще всю уйгурскую судьбу. А коалиционное правительство Восточно-Туркестанской республики (вполне демократической ориентации) вкупе с генералитетом национальной армии «пригласили» для «переговоров» в Советский Союз. Откуда это правительство уже не возвратилось… По одной (собственно, уйгурской) версии оно было расстреляно на Лубянке, а по другой — ему где-то под Иркутском устроили авиационную катастрофу.
         Дальше — молчание. В том числе и ООН. В 1955-м окончательно укрощенная республика совершенно незаметно для всего мира закончила свое существование.
         И вдруг — в начале 1980-х — этот советский, якобы уйгурофильский фильм «Год дракона». Косвенный сигнал о возможности появления советского «ограниченного контингента» — уже в Синьцзяне, разумеется, по «приглашению» когда-то трижды преданных и проданных «уйгурских товарищей»…
         Но по эту сторону границы имперское время уже беспросветно упущено.
         Обошлось. Ограничились только фильмом. Человечество, в самом центре Центральной Азии, уцелело еще и на этот раз.
         А мириады тех могил?
         Да кто о них теперь помнит…