Восточный Тянь-Шань (часть 2)
1956—1959
В августе 1958 года мы приехали в посёлок Баинбулак — центр юлдусских кочевий. Несколько глинобитных домиков, 25—30 юрт. Когда-то здесь была ставка монгольского хана. Над посёлком круто высится гора-останец и обязательное обо, воздвигнутое богобоязненными ламами. Только что заработала радиостанция, открылось почтовое отделение. Я видел, как к дому поселковой администрации прикрепили первый почтовый ящик, а стену разукрасили разноцветными плакатами с надписями на трёх языках: китайском, уйгурском и монгольском. Плакаты учили, как отправлять письма и писать адреса.
С удовольствием смотрел я на ребятишек, которые носили кирпичи. Нужно было перенести тысячи кирпичей с берега реки, где их изготовляли, к месту строительства школы-интерната. Расстояние порядочное — около километра. Школьники шли один за другим с грузом на груди или в полах халатиков. Мелькали красные пионерские галстуки. Так продолжалось до полудня. Дул сильный западный ветёр. Он принёс тучи и холод, пошёл дождь, почва разбухла, идти с тяжёлыми кирпичами было нелегко. Ребятишки забыли даже баскетбол — любимую игру. Столбы с кольцами маячат в сторонке — сегодня не до игры.
Всадники-монголы часто приезжали из кочевий для закупок в маленькой лавочке, а то и просто погостить, поглазеть. Почти на всех лошадях мягкие казачьи седла, изредка встречаются высокие, с лукой и массивными серебряными бляхами, возвышающиеся над лошадью, как кресло. Верховые монголы не расставались со своими нагайками.
5 августа мы стояли на Большом Юлдусе. Ещё ночью сквозь сон услышал я, как капли дождя ударили по полотнищу палатки. Пройдёт, подумалось мне: здесь, на больших высотах, это обычное явление. И тут же уснул под мелкую дробь дождя. Но я ошибся. Утро оказалось хмурое, низко ползли туманы, горы исчезли. Казалось, что мы на севере дальнем. Вокруг мокрые зелёные луга. Туманы и дожди. Нет конца этому обложному ненастью, этой сырости. Ямы залило водой, гербарий и пробные укосы трав мокнут, гниют. Весь день мы не выходили из палаток и начали работать только к вечеру, когда сквозь тучи пробились косые лучи солнца и миллиарды алмазов вспыхнули на мокрых былинках.
Несколько дней мы работали в котловинах, выясняя их происхождение. Как в Малом, так и в Большом Юлдусе в недалёком геологическом прошлом были озера. Затем они исчезли и остались либо заболоченные кочковатые мочажины, либо тонкоотмученные пепельно-серые и белесоватые илы. В обрывах они легко разрушаются и рыхлыми глыбами сползают вниз.
Мы нашли раковины пресноводных моллюсков-озерников, что окончательно подтвердило озёрное происхождение этих осадков, покрывающих некоторые участки юлдусских впадин.
С гор до окраин котловин спускались ледники. Они выносили много камня, щебня, земли и откладывали их в виде морен. А реки покрыли дно котловин мощной толщей рыхлых наносов, сгладили его. Теперь эта наносная толща служит аккумулятором пресных вод, которые стекают в котловины и, частично просачиваясь в галечник, гравий и песок, образуют поток грунтовых вод. Этот поток у выхода из котловины Большой Юлдус вырывается на поверхность и рождает многоводную реку Хайдык.
Здесь гидротехники предполагают построить плотину и гидростанцию и затопить юлдусские впадины. Узнав об этом, забеспокоились скотоводы. Затопить Юлдус, а пастбища? Таких ведь больше нет в горах Тянь-Шаня. Но волнения оказались напрасными: наша экспедиция установила, что затоплена будет лишь самая низкая часть Юлдуса, где одни мочажины, болотца с жёсткими осоками и нет хороших пастбищ. Скот пасут на более высоких местах, покрытых степной растительностью.
Из Баинбулака на лошадях отправились к хребту Нарат, разделяющему бассейны Лобнора и Балхаша. На север от него воды текут в реку Или, на юг — в Хайдык, Кончедарью и озеро Лобнор.
Долго вьючили караван. Как всегда перед большой дорогой, вьюки не ложились, как нужно, сбрую приходилось подгонять. В начале пути шли медленно: не выработался ещё ритм караванного движения.
Всадники вырвались вперёд и поднимались к ущелью, заполненному валунами и щебнем. Становилось всё холоднее. Пятна снега на бурых скалах спускались к самой тропе. Скоро лошади пошли по мокрому ноздреватому снегу. В стороне, среди каменных россыпей, голубело озеро. Этот мрачный ландшафт говорил о древнеледниковом происхождении ущелья. На север, к долине реки Цанмы, тропа круто падала. Проклятый камень мешал идти. Лошади садились на задние ноги, скользили. Мы спешились и вели коней за поводья.
Наступил вечер, а отставший караван так и не пришёл. Стемнело. Остановились на зелёной высокой террасе, развели костёр, отпустили уставших коней попастись. Не дождавшись каравана, легли спать без ужина и чая, укутавшись во все тёплые вещи, притороченные к сёдлам.
Ночь выдалась звёздная, холодная и, конечно, длинная. Часто просыпались, грелись у костра и слушали горную тишину: может быть, с опозданием, но придёт караван? Но он не появился и утром. Голодные, пошли вниз, где рассчитывали встретить юрты казахов и купить у них молока, а то и барана.
Северный склон хребта Нарат, как и следовало ожидать, богат растительностью. Ведь сторона, обращённая на север, меньше нагревается, а значит, лучше сохраняет влагу. Пышные высокотравные альпийские луга пестрели жёлтыми цветами тролиуса, создавшего сплошной ковёр; оранжевым цветом выделялись эригороны, похожие на наши ноготки, выше всех поднимали свои стебли зобники с крупными резными листьями и фиолетовыми цветами; сквозь луговую зелень выглядывали светло-сиреневые цветы гераниума. Здесь мы встретили и аконитум, высокий, стройный стебель которого несёт скромные синие цветы. Это наш старый знакомый — иссык-кульский корешок, известный своей ядовитостью.
Северные склоны Тянь-Шаня в этих местах обычно покрыты лесом, правда, он растёт не сплошным покровом, а рощами, в наиболее затенённых участках гор, где больше выпадает осадков.
Но леса, к нашему удивлению, мы не обнаружили, только в нескольких местах были видны редкие тяньшанские ели. В этих местах и северный склон не лесной, а луговой и степной.
Увидев нас без вьючных лошадей, казахи недоумевали. «Куда едете, что делаете, чего ищете? Золото? Где палатки, где казан и чайник? Нет? Ай-ай-ай! Садись, чай будем пить!» И скоро в большом котле появился чай — дымящийся напиток с молоком, а на небольшой скатерти — сухой сыр. Не без труда завязалась беседа. Казахи не понимали по-китайски, наши спутники — по-казахски. Переводчики знали русский, но не знали казахского. Пришлось мне мобилизовать свои скромные познания, приобретённые в прошлых экспедициях. Впрочем, разговор был простой, большого умения не требовалось.
Вечером в широкой долине Цанмы, у речки, заросшей ивами, варили баранину. Это была первая, не считая скромного кусочка сыра, пища для всего нашего отряда за 36 часов работы и пути. От барана скоро остались рожки да ножки. И когда заканчивался этот необычный ужин, раздался топот скачущей лошади и появился начальник каравана. Оказывается, караван смог выйти из Баинбулака только во второй половине дня. Шли медленно, на подъёмах сползали седла, падали вьюки. К ночи уставшие люди и кони добрались до перевала. Начальник не рискнул спуститься в долину Цанмы. Тропа там круто ныряет вниз. Утром он решил, что мы всё равно должны вернуться на базу в Баинбулак, и повернул обратно. Но на базе рассудили иначе. Если отряд работает, то ему нужны палатки, спальные мешки, продовольствие, и опять отправили караван искать нас.
Из долины Цанмы налегке вышли в горы, отделяющие её от долины Кунгеса — одного из верховьев реки Или. Ехать было недалеко, и пологий подъём вскоре привёл нас к перевалу. Уже приближаясь к нему, мы увидели верхушки стройных елей. С перевала открылась глубокая и широкая долина Кунгеса. Долина открыта на запад, сюда свободно проникают ветры, приносящие влагу. Поэтому здесь богатая растительность.
Крутой горный склон густо зарос чудесным лесом. Чего только нет в этом необыкновенном чёрном лесу! Ели поднимают узкие кроны на высоту 30—40 метров, в подлеске много рябины, шиповника, смородины, папоротника. Пышные травы покрывают землю, на которой преют опавшие листья. Под этим лесным пологом — своя бурная жизнь, скрытая от равнодушного взора. Там царство насекомых, червей, моллюсков.
В обратный путь шли в том же порядке. Впереди научные сотрудники верхом на лошадях, позади караван, на этот раз снарядившийся сразу вслед за нами. Казахи Цанмы сердечно прощались с экспедицией и радовались хорошей погоде: «Смотрите, какой день, сколько солнца! В горах нет туч, перевал открыт». Действительно, утро было чудесное, солнечные лучи нагревали горные луга, ночная сырость испарялась на глазах, звенели насекомые. Казалось, кончились дожди, стало тепло, и мы наконец сможем отогреться и обсушиться. Но, увы, уже на подъёме низкие лохматые тучи впереди закрыли дорогу на перевал. Становилось всё холоднее и влажнее. Вскоре по плащам забарабанил дождь, перешедший в дикий ливень. Навстречу дул резкий ветер, сильные косые струи дождя хлестали по лицу. Лошади поворачивались против ветра и понуро стояли, свесив головы. С гривы и хвоста струилась вода. Тропа размокла, и, если бы не камни, идти было бы невозможно. Меж камней бежал грязный ручеёк. Молнии извивались совсем рядом, гром мощными раскатами оглушал лошадей, они испуганно шарахались в сторону и нервно прижимали уши.
В довершение всего свалилась бетонная стена града, каждая градинка величиной с горошину. Он нещадно бил людей и животных. Град застревал в гривах коней. У перевала стало так холодно, что окоченели руки и ноги, пальцы не держали поводьев. Одежда промокла, и я с дрожью почувствовал, как холодная крупная капля воды покатилась по плечам, по спине и растеклась мокрым пятном, а за первой каплей уже сбегала вторая, третья…
В нашем отряде были две молодые женщины-ботаники. Они впервые попали в экспедицию. Все им было в новость в пустынях Тарима и в горах Тянь-Шаня. К тому же никогда раньше им не приходилось ездить верхом на лошадях. Но женщины не отставали от мужчин и терпеливо переносили и голод и холод. Только при обратном подъёме на перевал спросили: «Почему ветер дует всегда в лицо?» «Действительно, — ответил я шутя, — ветер всегда дует в лицо, особенно когда едешь в кузове грузовой машины. Такое уж его неприятное свойство».
За перевалом стало тихо. Ночью в горах выпал свежий снег. Он одел склоны чистым покрывалом — праздничным светлым нарядом.
9 августа попрощались с Баинбулаком. Бритый лама, сидя верхом на лошади, равнодушно смотрел на наши последние сборы…
Дожди основательно промочили грунтовую дорогу. Приходилось трудно, машины буксовали, и мы дружно толкали их то вперёд, то назад. Особенно измучились на подъёме, где мостили дорогу булыжником, собирали его по склонам гор и укладывали в колею. Колеса вдавливали камни в грязь, и мы снова устилали ими дорогу.
В минуты отдыха разводим большой костёр и устанавливаем небольшой чайник. Это заслуженный чайник, прошедший через годы странствий со своим хозяином В.А. Носиным, большим любителем чая и кофе. В самых неожиданных местах, в самых трудных ситуациях появляется закопчённый сосуд, где-то находятся веточки, какие-то палочки, сухой навоз, и вскоре пламя лижет чайник.
Чай по пиалам разливает сам Владимир Александрович; он выясняет, какой чай заваривать: обычный чёрный, как его в Китае называют хунча, красный или зелёный с ароматными лепестками белых, точно восковых, цветов тропического вечнозелёного жасмина. Этот сорт, молихуача (жасминово-цветочный чай), очень популярен на востоке и не сдабривается сахаром.
Горячий чай — прекрасный напиток в путешествии. Когда холодно, он согревает, когда очень жарко — охлаждает.
Отдохнув, вновь берёмся за работу — вытаскивать машину из грязи.
«Звезды» Тянь-Шаня — Большой и Малый Юлдус — остались позади. Мы спустились к берегам большого пресного озера Баграшкёль. В него впадает та самая река Хайдык-Гол, которая собирает воды в горах Юлдусов.
Широкая многоводная река Хайдык-Гол. Плоские берега, заросшие софорой, чием, тростником. Баграшкёль — единственное большое пресное озеро в Восточном Тянь-Шане. С его поверхности ежегодно испаряется около полутора кубических километров хорошей воды. А в ней нуждаются земледельцы.
Нужно изолировать Баграшкёль от реки, заставить течь её, минуя озеро. Тогда оно высохнет, и человек сможет полностью использовать запасы Хайдык-Гола. Но как это сделать? Наша экспедиция должна была дать ответ на этот вопрос. Предстояло изучить озеро и реку. Рыбачья плоскодонная шлюпка на неделю стала домом для небольшого отряда. Плывём медленно. Лодка тяжела. Кроме людей набралось немало груза: тент, спальные мешки, пологи от комаров, продукты.
Наши гребцы — рыбаки с озера. Они хорошо знают все рукава реки, её дельту и тростниковое мелководье, где бесконечные протоки и открытые плёсы между густыми зарослями создают запутанный водный лабиринт.
Весла у рыбаков длинные, тяжёлые и требуют сноровки. Я пытался грести, но, надо признаться, получалось плохо, да и выдохся быстро с непривычки. Любопытно, как работали гребцы. Левое весло в правой руке, правое — в левой. Весла скрещиваются на груди. Они оканчиваются рукоятками в виде крестовин. Гребцы отталкивают весла от себя, и они мелко погружаются в воду. Так можно грести часто и не уставать.
К вечеру лодка подошла к рыбачьему стану на берегу тихой дельтовой протоки и притулилась рядом с парусными баркасами.
Здесь все построено из тростника: рыбачьи хижины, засолочный сарай, навесы для сушки рыбы, скамейки, лежанки. Пучки тростника, связанные его же стеблями, образуют стены. На них укладывается несколько жердей, а потом опять настилают тростник. И топят тростником. Только столбы для сушки сетей ивовые.
Бесконечные высокие заросли, тьма комаров, море тростника. Сырья здесь достаточно для хорошей бумажной фабрики.
Ночь провели под дырявым навесом. Пахло сыростью и солью, точно мы находились у берега моря или плыли на рыболовном судне.
Рыбаки ловят рыбу не только летом, но и зимой подо льдом. Однако вывезти рыбу не просто. Автомобиль по дельте не пройдёт: много протоков, болот, разве только когда мороз покроет это царство воды ледяной корой. Да и города, где нужна рыба, далеко — в 300—400 километрах. Летом сохранить свежую рыбу трудно. Вот и приходится её засаливать в круглых деревянных чанах. Засолив, потом её долго сушат. Рыба превращается в твёрдую солёную корку, и есть её невозможно. В одном готовом к отправке штабеле такого товара тысячи османов и маринок.
К осени вода в реках и протоках спадает. На арбах с высокими колёсами высушенную рыбу везут в ближайший городок Карашар. Здесь её перемалывают в порошок и в мешках увозят в Урумчи. Порошок охотно покупают птицеводческие фермы и свиноводческие хозяйства.
Дела у рыбаков идут хорошо, в течение года они продают 200 тонн этого ценного продукта и собираются оборудовать свой промысел электродвигателем и механической мельницей.
В августе обычно бывает жарко и сухо. Но в дни нашего лодочного путешествия что-то странное происходило с погодой. То закапает дождик, то ударит волна холодного ветра, а вскоре разгулялась непогода. Об этом лучше расскажут записи в полевом дневнике за 1958 г.
11 августа. Карашар. Весь день сплошная облачность, тепло и душно, но ночью дул сильный порывистый ветер, в доме хлопали двери, накрапывал дождь.
12 августа. Карашар. День облачный, тучи закрывают весь горизонт. В 14 часов по сухой земле ударили дождевые капли. Жара заметно спадает. Днём на лодках спустились по реке Хайдык к её устью у озера Баграшкёль. Вечер дождливый, прохладный.
13 августа. Озеро Баграшкёль. Ночью и утром шёл сильный дождь. Сплошная облачность. Холодновато, сыро. И это в южном Синьцзяне в середине августа! Полная неожиданность. К 16 часам поднялся ветер, озеро покрылось барашками. Лодка плыла по бурливой воде, дождь мелкой сеткой рябил по её поверхности. Вечером пристали к берегу. В 22 часа далеко на западе засверкали зарницы. Наступила предгрозовая тишина. Прохладно. Поглубже забрались в спальные мешки. Зарницы приближались, и вскоре мы услышали первые глухие раскаты грома. Они становились все громче.
Ветер перешёл в ураган. Его удары обрушились на лагерь, сорвали тент, унесли клеёнку, под которую мы спрятали на ночь экспедиционное имущество. Стремительный ливень бросал потоки воды. Чёрную темноту разрезали молнии. Раскаты грома не прекращались ни на минуту и слышались то слева, то справа, то прямо над головой. В спальных мешках, несмотря на брезентовый верх, стало мокро. По земле сплошной скатертью сбегала вода.
Минут через 40 дождь прекратился. Гроза прошла на восток и ещё долго сердилась, грохотала за ближайшими бурыми горами, где полыхали зарницы.
К часу ночи над ними чернело ясное звёздное небо, резко снизилась температура. Мы дрожали в сырых спальных мешках, боялись пошевельнуться, холодные ручейки ползли по телу. Когда рассвело, увидели на горах тонкую порошу свежевыпавшего снега.
14 августа. Баграшкёль. Шесть часов утра. Опять облачность, мелкий дождичек. Сыро. Серое небо, серое озеро. К 9 часам утра на западе разорвался мрак и в просвете показалось голубое небо. Посветлело. Тучи лохмотьями уходили в сторону, растворяясь в воздухе, таяли. И вот наконец желанное солнце. Холодное утро мало радовало нас. Дул влажный ветерок, озеро бурлило белыми барашками. Вид у лагеря и его обитателей был печальный. Мы чинили разорванный тент, сушили одежду, мешки, пологи. Время от времени бегали к костру обогреваться.
Вот тебе и Центральная Азия с её крайней сухостью и избытком обжигающего солнца! На этот раз всё оказалось наоборот: холодно, сыро, мало солнца и тепла.
Скоро мы услышали гул моторов, а затем увидели в небе самолёт. Через час показался и исчез другой самолёт, а за ним и третий. Все они летели в одном направлении. Частые полёты в этих местах показались нам необычными. Рейсовый самолёт пролетает здесь только два раза в неделю. Лишь спустя несколько дней мы узнали, чем вызваны эти полёты. Об этом я и расскажу.
Мы увидели, что натворил ливень. Он вызвал катастрофическое наводнение, которое разрушило дороги, линии связи, селения, погубило урожай, затопило обработанные поля. В ущелье Кончедарьи ливень размыл автомобильный тракт. Потоки вынесли с гор много земли и камня, которые покрыли дорогу толстым слоем. Телеграфные столбы упали, провода оборвались, связь нарушилась. Но начну этот невесёлый разговор по порядку.
Река Хайдык, по которой мы плыли к озеру, грозила выйти из берегов и залить город Карашар, где находилась база нашей экспедиции. Под ударам потока деревянные мосты подрагивали, и движение по ним пришлось закрыть. Длинная очередь машин установилась на обоих берегах.
Население вышло на борьбу с рекой. Мужчины и женщины наращивали дамбы вдоль реки. Вода прибывала, но одновременно росли и земляные валы, сдерживающие её напор.
Два дня не было связи между городом Курля и таримскими госхозами. Из городов, лежащих ниже и выше ущелья, — из Карашара и Курли выехали молодёжные бригады добровольцев. Они работали круглые сутки. Через 48 часов автомобильное и телеграфное сообщение было восстановлено. Мы обрадовались: наши отряды находились в разных местах, и нам необходима была постоянная связь.
Мне пришлось выехать в государственное хозяйство «Тарим ». Я видел, как в городе Курля восстанавливали набережные Кончедарьи. Непрерывно подвозили ветви и стволы деревьев, кирпичи. Вдоль реки сотни людей укрепляли дамбы.
Через 50 километров путь преградил сломанный мост. Разбушевавшаяся река подмыла правый берег, мост лишился опоры и рухнул. Наскоро соорудили временный. Он качался от каждого шага, но по нему уже переправлялись на противоположную сторону реки лошади, повозки и даже легковые автомобили. Из грузовых автомашин товары выгружали и переносили на руках. Время не терпит, нужно спешить. Летняя пора для земледельцев самая ответственная.
Дорога из Карашара в город Куча пересекает несколько горных речек. На одной из них основательно засела наша машина. Залило мотор, в кузове плещется вода. Самим на выбраться. А речка-то в обычное время пустяковая, собственно говоря, ей и моста не полагается. Автомобили здесь всегда переправлялись на другой берег с ходу, и водителей не заботило ни дно — твёрдое, каменистое, ни уровень воды. А вот после дождей разлилась речушка, стала опасным, сильным потоком.
Легковую машину нетрудно выручить из беды. Подошёл тяжёлый четырехтонный грузовик. Натянул трос. ГАЗ-69 «поплыл» по реке и остановился на галечном островке.
Рядом ещё одна попавшая в беду автомашина. Её занесло илом по самое «горло». Чуть видна была крышка кабины. Как указатель, высится деревянная жердь, к которой шофёры привязывают старые камеры, наполненные запасной водой. Мало ли что случится в дороге. В жаркий день на крутом подъёме быстро закипает вода в радиаторе, и ему нужно помочь.
Нам рассказали, как всё это произошло. Ночной порой машина подошла к реке. Место шофёру знакомое, обжитое; на противоположном берегу кишлак. Сколько раз уже приходилось здесь проходить бродом и всегда без приключений. Спокойно направил водитель грузовик в воду, в темноте не заметил, что река стала глубже, а течение ускорилось. Мотор подозрительно чихнул раз-другой и замолк. Завести его не удалось: вода залила свечи. Бушевал поток.
Шофёр оставил машину и ушёл в кишлак переждать ночь. «Утро вечера мудрёнее». Придёт день, и можно будет с помощью подоспевших машин вытащить и свою — такой был расчёт. Однако ливень в горах опрокинул этот план. Вода всё прибывала. Бурлящий поток вымыл из-под колёс грунт, и машина осела. А поток бурлил и все новые наносы откладывались у грузовика. Наутро шофёр с трудом нашёл свой автомобиль.
В другом месте я видел ещё одну машину. Вернее, не машину, а только кромки борта да бортовые крючки, торчавшие из-под наносов.
(Прошёл сель. За несколько часов он похоронил в своих наносах трёхтонный грузовик.)
На реке Кызылсу мост был сносен. Здесь дежурил трактор. Он на тросе перетягивал тяжёлые грузовики с берега на берег. Делал это легко, ныряя в ямы и выползая из них. Большие машины медленно, но покорно следовали за маленьким бесстрашным лидером. Много он поработал за день, но дел у него достаточно до самого вечера.
Зелёный оживлённый город Куча — один из древнейших в Синьцзяне. С севера его окаймляют горы Тянь-Шаня, к югу простираются пустынные равнины. Горы здесь тоже пустынные, иссечённые оврагами, похожими на глубокие старческие морщины.
Такие горы безжизненны. Местами белеют выпоты солей, от которых окружающая картина становится ещё более мрачной. «Бедленд», — говорят англичане, — дурная земля, непригодная к использованию. Это слово можно встретить в русской географической литературе. Раз в год или в несколько лет идёт в горах сильный дождь. Тогда по оврагам бегут бурные потоки. Они размывают овраги и делают их рисунок ещё более затейливым.
По главной длинной улице Кучи ходят своеобразные пассажирские «конки». Двухколёсная ярко окрашенная коляска с навесом курсирует из конца в конец одного и того же маршрута. Плата по таксе. Остановки в любом месте, по требованию.
(В городе Куча ходит конный «автобус».)
От наводнения Куча пострадал больше всех других городов и посёлков. В окрестных горах ливень достиг катастрофической силы. Глинистые породы быстро разбухли от воды, образовалась насыщенная влагой корка, которая не давала воде просачиваться в землю. Капли дождя стремительно скатывались и собирались в потоки разрушительной силы.
В верховьях ущелья, выходящего к Куче, лежит обширная межгорная котловина. Когда-то здесь было небольшое озеро. На его дне откладывались тонкие пылеватые осадки, окрашенные в лёгкие зеленоватые, салатные, блекло-жёлтые тона. Нетрудно, точно оконтурив их, нанести на карту границы древнего водоёма.
Пустынно. Одинокие низкорослые кустики хвойника или солянки, как оспенные пятна, покрыли землю. Ветер и вода уже успели здесь как следует поработать. Некогда гладкое дно озера изрыто руслами дождевых потоков, между которыми высятся гряды и холмы, точно волны застыли на мёртвой неподвижной поверхности былого моря.
В ночь с 13 на 14 августа именно сюда и обрушил всю силу тянь-шаньский ливень. И сразу ожили все складки в рельефе, будто вновь на озере не на шутку разыгралась непогода.
Из котловины существует один выход — через ущелье, перерезающее Чультаг, что в переводе значит «пустынные горы». Красные, малиновые, желтовато-зелёные, они действительно сухи, безжизненны, обнажены. Нередко горные породы смяты, пласты их опрокинуты, как говорят, поставлены на голову. Тогда они щетинятся голыми рёбрами. Глубокие тени подчёркивают слоистое строение гор.
Ущелье уйгуры называют Суакынсай, что можно перевести словами «ущелье водного потока»; китайцы — Яншуйгоу, то есть «ущелье солёной воды». Действительно, в породах, слагающих его, всюду соль. Она видна то в виде прослоев, то в виде отдельных кристаллов в породе, то выступает белесыми налётами и выпотами на её поверхности.
По ущелью Яншуйгоу проложена автомобильная дорога, позволяющая без больших подъёмов и спусков пересечь хребет Чультаг: ведь ущелье сквозное. По этому ущелью прошёл мощный поток ливневой воды, сель хлынул на город Кучу. Скорость его увеличивалась с каждым километром. Со страшной силой он обрушился на спящий город, прорвав защитную дамбу. Это случилось на рассвете. Через два-три часа пришла новая волна, на этот раз по долине реки Кучи.
Наводнение захватило большую часть улиц и площадей. Были залиты продовольственные склады, магазины, некоторые учреждения; телеграф не работал, и только рация аэропорта известила о стихийном бедствии. Её сигналы были приняты в Урумчи. И вскоре из Урумчи один за другим стали подниматься самолёты. Они везли врачей, медикаменты, продовольствие. И советский пассажирский самолёт, пришедший накануне вечером из Алма-Аты, также полетел в Кучу на помощь пострадавшим.
Легко представить отчаяние горожан, когда поток сносил дом за домом. Рушились целые кварталы, гибли люди.
Мы видели следы кучинской катастрофы, видели и планы нового города, который будет построен на возвышенном месте подгорной равнины, куда не дойдут воды селевых потоков.
На следующий год маршруты экспедиции вновь привели меня в Кучу. Уже мало что напоминало о наводнении. Старый город восстановили, а к востоку от него строился новый. Обрастали домами прямые улицы, возникали площади.
Чем же был вызван такой необычайной силы ливень в пустынном Восточном Тянь-Шане? В те августовские дни циклон из Казахстана двигался на восток. Он перевалил хребет и прошёл вдоль южного его склона к Лобнорской равнине. В тыл циклона внедрились массы холодного воздуха с севера. Местный тёплый воздух поднялся в верхние горизонты. Образовалась большая облачность, начались сильные дожди, ливни и грозы. Стало холодно. Такой глубокий циклон в этом крае, особенно в южной его части — Таримской впадине, окружённой высокими горами, — явление исключительное.
Казалось бы, дождям должны радоваться. Ведь здесь очень сухо, а дожди орошают пашни и пастбища: хорошо растут хлеба, тучнеет скот. Но земледелие в пустынной зоне оазисное. Поля пшеницы, плантации хлопчатника, сады, виноградники, огороды, баштаны получают воду из ирригационных каналов, которые питают горные реки. Все культуры здесь поливные. Горячим, сухим летом дожди не могут утолить их жажды. Зато они смачивают верхний слой пылеватой почвы. Он высыхает, и образуется твёрдая корка. Воздух не проходит через эту корку, растения задыхаются, плохо растут. Снижается урожай. После каждого дождя нужно вновь и вновь разрушать корку мотыгами. Кроме того, одна из основных местных культур — хлопчатник нуждается в солнце, а дожди сопровождаются тучами. Наконец, дожди вызывают подъем воды в реках. Стремительные потоки разрушают водозаборные сооружения на оросительных каналах, заносят их илом, выводят из строя всю систему орошения. В Байском районе, на восток от Кучи, за одно лишь лето 1958 года пришлось трижды восстанавливать головы каналов.
Земли Центральной Азии страдают от жажды, и растения? кажется, молят небеса о дожде. А когда наконец засверкают молнии, грянет гром и первые капли ударят по растрескавшейся от зноя и сухости почве, житель с Тревогой смотрит на низкие тёмные тучи.
Такой парадокс объясняется просто. В течение тысячелетий человек приспосабливал своё хозяйство к климату пустынь. Это был громадный труд. Строил цветущие города, каналы, водохранилища, промывал и удалял соли из почвы. Многовековой опыт породил определённые навыки в сельском хозяйстве, ритм в работе. Большие дожди в пустыне нарушают этот ритм. Много сил нужно, чтобы ликвидировать последствия ливня. Становятся понятными тревоги крестьян, когда надвигается гроза и заволакивается горизонт. Гром и молнии не предвещают ничего хорошего.
После грозы мы продолжали свой маршрут. Оставили наш «мокрый» лагерь и опять медленно поплыли по успокоившемуся озеру. Маленькие облачка скатывались к горизонту. Ночь обещала быть ясной, звёздной.
Раздвинулись тростники, и в их просвете мы увидели широкий проток. Через него сливаются избыточные воды Баграшкёля. Так из озера начинается река Кончедарья, которая ниже по течению ущельем прорывает окружающие горы и уходит в пустыни Таримской впадины, где заканчивает свой длинный путь в кочующем озере Лобнор. Но здесь это ещё не река, а проток. Протоков много впереди, тихих, без заметного течения. Бесконечные озерки. Они сменяют друг друга. И ниже пока не видно голубой ленты Кончедарьи.
Долго мы плыли в этом скрытом от людей мире воды и тростников. Только плеск вёсел, редкий разговор нарушали сонливую тишину. И как-то вроде не к чему торопиться!
Очередная ночёвка застала нас в таких же тростниках. Поедом ели комары, им не было числа. Мы усердно мазали лицо, шею, руки диметилфталатом и ещё какой-то маслянистой ароматной жидкостью. Но это мало помогало: всегда находились смельчаки-комарики, которые, невзирая на опасность, как пикирующие бомбардировщики, атаковали с ходу и жалили самым немилосердным образом. Носки и брюки для них не преграда. Растянешь полог и спешишь забраться внутрь в надежде избавиться от мучителей. Но, увы, только закроешься, как над самым ухом уже приветственно пищит комарик. При утреннем свете можно увидеть в углах полога сотни чёрных запятых — это сидят присмиревшие насекомые.
Чем питаются комары, когда нет людей? Ведь человек в этих местах редок, а насекомых миллиарды. Кусают человека или животных только самки. Кровь им нужна для размножения. Без неё не созревают яички. Понятна поэтому та жадность, с какой набрасывается самка комара на человека. Самец же — добродушное создание, ему достаточно попить сока тростниковых листьев.
Опять протоки и озера. Высокие тростники отражаются на зеркальной поверхности воды. Рябит только след нашей лодки. Течения нет, глубина кажется чёрной от гниющих остатков. Пахнет болотом.
Местами вода разукрашена пёстрым ковром цветов. Купами растёт водяная сосенка. Жёлтые приветливые цветы открывает водяной лютик. Их много-много — красочный летний луг. Гребцы с трудом преодолевают густую поросль. Желтизна сменяется снежно-белым налётом — это уже цветут кувшинки, они напоминают белые лилии. На мелководье выделяются стройные рогозы с бархатистыми султанами; рядом с тростниками лиловеют небольшие цветы литрума.
Мерцают крупные стрекозы. Парами, одна над другой, они играют в ласке солнечных лучей. То поднимаются вверх и растворяются в прозрачном воздухе, то недвижно повисают над водой, застывая на месте.
После долгого плавания в безлюдных водах мы впервые встретили человека, старого уйгура. Стоя на маленьком челноке, он ловко управлял одним веслом. Плыл быстро.
(Лодка-долблёнка, выделанная из ствола тополя. Река Кончедаръя.)
Челнок необычный. Чтобы его изготовить, не нужно ни гвоздей, ни смолы. Весь инструмент — топорик в виде небольшой цапки, стамеска и нож. Челнок выдолблен из цельного ствола тополя, древесина его мягка и податлива. На дне лодочки под тряпкой у старика лежала аккуратно сложенная рыба, около пуда, может, немного больше. Среди бесконечных узких протоков рыбак выбирал те, где вода чище и светлее: здесь больше рыбы. Протоки он перегораживал сетями и корзинами. Раз в два-три дня осматривал снасти, собирал улов.
В отличие от монголов уйгуры любят половить, а ещё больше полакомиться жареной рыбой.
Прошло полчаса, как старый рыбак обогнал нас, и мы увидели посёлок — первый кишлак на пути. Пять дворов обросли ивами и тополями. Живёт здесь 50 человек — потомки одного уйгура по имени Давут. Полвека назад он пришёл сюда молодым, посеял пшеницу, просо, посадил деревья и даже виноградную лозу. Так началась жизнь этого посёлка. Сам основатель ещё жив. Ему около 80 лет. Он бойко объяснялся по-китайски, но, конечно, не знал ни слова по-русски. По его приказу расторопная женщина принесла нам корзину винограда. Это было очень кстати: мы давно уже не ели ни свежих фруктов, ни овощей.
Весь кишлак теперь так и именуется — Давут, так он попал и на географические карты. И долго ещё это имя сохранится как географическое название, даже когда забудут того, кто основал посёлок и был его крёстным отцом.
Ниже посёлка из болот и озерков, тростниковых плавней и множества протоков наконец родилась одна река — голубая Кончедарья. Её высокие сухие берега заросли деревьями и кустарниками. Течение уже заметно и все убыстряется. Река спешит в узкое извилистое ущелье, где стремительным потоком прорвётся через горы и уйдёт в пустыни Лобнора..
В реке глубины большие, вода прозрачная, все примеси остались в Баграшкёле и в тростниковых болотах и озерках — этих естественных отстойниках.
Как-то необычно растут деревья на берегах Кончедарьи, наклонившись к воде. Кроны их свисают, стволы вот-вот упадут. Почему? Правый берег у излучины подмывает течение он медленно сползает и увлекает за собой деревья. Пройдёт ещё года два-три, и они рухнут.
Плавание окончилось. Мы распрощались со славными гребцами. Они хорошо знали сложный лабиринт протоков и уверенно вели лодку в нужном направлении. Без них мы ничего не смогли бы сделать. На память о днях и ночах, проведённых вместе на берегах Баграшкёля, мы оставили им красивые значки: вокруг земного шара вращается спутник.
Баграшкёль — очень интересное озеро. В отличие от других водоёмов Центральной Азии на нём нет следов усыхания. Это озеро образовалось всего несколько тысяч лет назад, тогда река Хайдык текла западнее котловины и, минуя её, уходила в ущелье полноводным потоком. Затем большое количество наносов, отлагаемых речной водой, подняло равнину, по которой протекал Хайдык. Его русло сместилось на восток к котловине, и вода стала заполнять её. Образовалось озеро. Когда же его уровень достиг критической высоты, начался слив. Так возникла река Кончедарья.
Многочисленные русла, протоки, мелкие озерки в западной части озёрной котловины — следы блужданий реки. И теперь, у нас на глазах, продолжается «строительная» деятельность Хайдыка, который выносит много мути и оставляет её в дельте. Река дробится на рукава, одни протоки заиливаются, другие же возникают, когда вода в поисках выхода прорывает новые русла. Эти блуждания Хайдыка объясняют и многие особенности Баграшкёля.
Проточные озера мало меняют свой уровень, он почти не колеблется. А вот в Баграшкёле, к удивлению, вода то поднимается, то опускается на метр-два. Мы заинтересовались этим и стали спрашивать гидрологов. Они показали нам то место Кончедарьи, где она уходит из озёрной котловины в ущелье. Здесь река быстро течёт прозрачным потоком, перекатываясь через камни на мелководье, о чём говорят белые барашки на её поверхности. Это порог из гальки и щебня. Он и «подпирает» уровень в дельтовых озерках и в Баграшкёле. Очень странным кажется этот неожиданный порог. Ведь Кончедарья вытекает из озёр и болот и несёт чистую воду. Откуда же галька и щебень?
Порог образован не рекой, а временными, но катастрофическими по силе потоками, рождёнными редкими, но всегда бурными ливнями. С правой стороны в долину Кончедарьи открывается широкая падь, заполненная камнями. Отсюда устремляются ливневые потоки и выносят громадное количество камней и мелкозёма.
Мелкозём быстро уносится рекой, а борьба Кончедарьи с крупными камнями продолжается с переменным успехом годами. Когда идут сильные ливни, порог на реке растёт. Повышается уровень в озере Баграшкёль, в дельтовых озерках и протоках. Но случается, сухие годы следуют друг за другом без сильных дождей. Тогда речка частично размывает порог, больше воды проходит в Кончедарье, понижается уровень в Баграшкёле.
Если срыть или взорвать порог, удалить его совсем и предотвратить намывание нового, то много воды будет спущено из озера, а это сократит его испаряющую поверхность.
Но как же наиболее полно использовать запасы реки Хайдык для орошения? Для этого недостаточно ликвидировать порог. Нужно построить канал из низовьев реки Хайдык до Кончедарьи в обход озера. Канал изолирует озеро, в котором бесполезно испаряется огромная масса воды, оно лишится питания и высохнет.
Случается, что летом река бывает очень многоводной, поэтому канал должен быть достаточно широк и глубок. Вместе со строительством обходного канала нужно будет создать и регулирующие бассейны в верхнем течении Хайдыка, скажем, во впадине Юлдус. Строить водохранилище в горах легче и дешевле, чем на равнинах. В горах холоднее, значит, испаряется меньше воды, можно строить глубокие водохранилища с небольшой площадью поверхности, опять экономя на испарении. Горные водохранилища будут надёжно регулировать сток реки Хайдык.
