Путешествие в Кашгарию и Кун-Лунь
Михаил Васильевич Певцов
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ОТ КУРЛИ ДО УРУМЧИ (Часть 3)
Путь из Токсуна в Урумчи через седловину Тянь-шаня.-- Город Урумчи и прилежащий к нему оазис.-- Минеральные богатства окрестных гор.
Из Токсуна в город Урумчи ведут два пути; кружной -- почтовый, со станциями Парты-салган, Даван-чин, Саёпу и Яи-ши-дянь и кратчайший -- проселочный, пролегающий к юго-западу от почтовой дороги, на которую он выходит близ последней станции. По проселочной дороге от Токсуна до Урумчи не более 150 верст, а по кружной, почтовой, считается около 170 верст. Кроме того, первый переход из Токсуна по почтовому тракту, в 40 с лишком верст, безводен. Поэтому я, по совету туземцев, предпочел следовать с экспедицией по проселочному пути.
Утром 24 ноября мы выступили из Токсуна в Урумчи. Оставив влево в полуверсте цитадель и базар, экспедиция перешла по мосту через речку Сунын-баши, имеющую довольно быстрое течение. От моста мы следовали около шести верст по оазису, в котором расстояния между домами, по мере удаления от центра, постепенно увеличиваются и на окраине достигают двух верст. У последних домов мы остановились на ночлег на арыке, выведенном из кериза. Температура воды, при выходе ее на дневную поверхность из кериза в открытый канал, была 15° Цельсия при температуре воздуха в 5° Цельсия. Напившись этой теплой воды, наши лошади улеглись в арык и образовали живую плотину, выше которой вода вскоре вышла из берегов и стала затоплять лагерное место. Пришлось потревожить бедных животных, обрадовавшихся находке столь теплой воды в суровое время года.
По выходе из оазиса проселочная дорога направляется по пустынной, щебне-дресвяной равнине; на юге видно отдельное селение Джилан-лык, расположенное на правом берегу речки Сунын-баши, а на севере -- ряд низких кряжей, тянущихся по одной линии на отлогом предгорье параллельно хребту Джаргез. К северу от него видны были вершины другого, более высокого хребта, а вдали, на северо-западе,-- снеговая группа главного хребта системы, называемая Токунас-ходжам. В 15 верстах от окраины оазиса экспедиция вышла на речку Сунын-баши, текущую в глубокой балке; мы спустились в эту балку и разбили в ней лагерь для ночлега.
Тянь-шань к северо-западу от Токсуна образует, как выше замечено, плоскую седловину, гребень которой поднимается не более 7 500 футов над уровнем моря. Это плоское поднятие покрыто лишь местами невысокими, насажденными кряжами, простирающимися с юго-запада на северо-восток в одном с ним направлении. В остальных же местах оно представляет ровное, но весьма покатое к северо-западу и юго-востоку вздутие. Большая часть насажденных на этом вздутии кряжей не связуется ни между собою, ни с главным хребтом системы, обрывающимся круто, как бы уступами к описываемой седловине. Из всех насажденных кряжей только два, наиболее высокие и непрерывные, сочленяют разорванный в этом месте главный хребет системы. Один из них венчает гребень седловины, а другой простирается по юго-восточному скату ее. Внутренние склоны обоих непрерывных кряжей незначительны, и гребни их лишь весьма немного возвышаются над заключенной между ними нагорной полосой описываемого плоского поднятия; внешние же склоны их, обращенные к северо-западу и юго-востоку, несравненно круче внутренних и прорезаны глубокими ущельями, которых вовсе не встречается во внутренних склонах.
Через рассматриваемую седловину, по рассказам туземцев, во все времена года дует периодически сильный северо-западный ветер, продолжающийся непрерывно по нескольку дней. Правдивость этих рассказов подтверждается вполне признаками, замеченными нами на растениях седловины, у которых стебли и ветви значительно наклонены к юго-востоку, а у тростника притом еще расщеплены и листья, очевидно, жестоким ветром.
На второй день пути из Токсуна мы прошли сначала верст пять вверх по берегу речки Сунын-баши, которая далее поворачивает почти прямо на север и получает название Аргын-су, а дорога направляется к северо-западу по берегу ее правого притока Ягач-баши. Следуя вверх по этой последней речке, мы поднимались постепенно по ровной, юго-восточной покатости седловины, покрытой изредка короткими, насажденными кряжами. Каменистый юго-восточный склон седловины и покрывающие его отдельные кряжи одеты крайне скудною растительностью, и только по берегам речки Ягач-баши да текущих в нее ручьев встречались небольшие площадки, сплошь поросшие редкой приземистой травой.
Достигнув подножья первого на пути непрерывного кряжа, мы остановились на ночлег на берегу речки Ягач-баши при выходе ее из ущелья этого кряжа.
На следующий день экспедиция продолжала путь но глубокому и извилистому ущелью той же речки, пересекающей на протяжении 16 верст помянутый насажденный кряж. Ущелье имеет весьма значительное падение и покрыто повсюду зарослями кустарников и камыша, а местами тополем. По выходе из него мы очутились в высокой междугорной зоне седловины и направились на запад по широкому сухому ложу речки Ягач-баши, в котором лишь кое-где струилась вода. Выше это ложе суживается, и в нем стремится непрерывный поток; окрестная местность, покрытая изредка насажденными кряжами, еще пустыннее, чем на предыдущем переходе.
Пройдя верст шесть от ущелья, мы остановились на ночлег на берегу той же самой речки, в местности Чон-ягач-баши, лежащей на высоте около 6 000 футов над морем. Несмотря на весьма значительную высоту этой местности, мы встретили в ней пашни, на которых сеют ячмень; около них стоят глиняные хижины, служащие кровом земледельцам во время полевых работ.
С урочища Чон-ягач-баши экспедиция следовала около 10 верст по широкой нагорной долине седловины, поднимаясь медленно к подножью главного насажденного кряжа Даванчин-таг, венчающего ее гребень, и затем по узкой, извилистой долине названного кряжа вскоре поднялась на его гребень. Этот перевал, называемый Та-даван, поднимается на 7 070 футов над уровнем моря и представляет высший пункт на нашем пути из Токсуна в Урумчи через седловину Тянь-шаня. Подъем на него с юго-востока очень отлог и только близ самой вершины немного крут, да и то на весьма коротком протяжении. Спуск же с перевала Та-даван на северо-запад гораздо длиннее и круче подъема с юго-востока, в особенности на первых двух верстах. Относительная высота окрестных гор, по мере нисхождения с вершины перевала, быстро возрастает, а вместе с тем увеличивается и глубина ущелья, по которому дорога спускается с перевала.
Гребень описываемого кряжа, представляющий высшую линию седловины, в то же время служит резкой границей двух весьма различных смежных растительных областей, простирающихся от него к юго-востоку и северо-западу. На юго-восточном склоне седловины растительность несравненно беднее видами и пышностью самых форм, чем на северо-западном. Эта поразительная разница во флоре противоположных ее склонов бросается в глаза тотчас же по миновании высшей точки перевала: незначительные холмы, слагающие юго-восточный склон кряжа, покрыты весьма скудною растительностью, между тем как на горах северо-западного склона его повсюду встречаются густые насаждения кипца, полыни и разнообразных мелких кустарников.
С вершины перевала Та-даван мы спускались по узкой долине, имеющей весьма значительное падение, и вскоре достигли подножья кряжа, лежащего по крайней мере на 2 000 футов ниже его гребня. От подошвы кряжа долина, ведущая с перевала, переходит в неглубокую балку, прорезающую его плоское предгорье. Переночевав в этой балке, мы спустились по ней на следующий день версты три до другой балки, в которую она выходит, и, перейдя через эту последнюю, следовали по предгорью соседнего хребта Лань-сань. В конце перехода экспедиция спустилась с предгорья в широкую междугорную долину и разбила лагерь для ночлега в местности Кала-панцза.
Оставив позади кряж Даванчин-таг, венчающий гребень седловины, мы очутились в пространной долине, простирающейся до 20 верст в ширину и открытой на северо-западе. С юга она замкнута названным кряжем, высоко поднимающимся над ее дном, а с северо-востока и юго-запада -- массивными хребтами Тянь-шаня: Дунь-сань и Лань-сань, сочленяющимися с этим поперечным кряжем. В ущельях обоих хребтов зеленели еловые леса, которые нам отрадно было видеть после долгой разлуки с хвойными деревьями, покинутыми более года назад в местности Тохта-хон.
В юго-восточной части долины лежит соленое озеро Айдын-куль около 20-ти верст в окружности, а к востоку от него -- два небольших соленых же озерка -- Тубул-куль и Тузлык-куль, от 4 до 5 верст в окружности. Около этих озер долина покрыта густыми зарослями чия и камыша.
В описываемой долине живет множество степных антилоп и водятся в большом числе их смертельные враги -- волки. Во время нашей стоянки на урочище Кала-панцза, около 8 часов вечера, они подняли такой сильный вой близ лагеря экспедиции, что я вынужден был вызвать четырех человек с ружьями и велел им открыть учащенную пальбу в то место, откуда слышались завывания волков. Она так напугала их, что в течение всей ночи в долине не было слышно ни одного волчьего голоса.
С урочища Кала-панцза мы прошли версты две по густым зарослям чия и камыша, а потом следовали по дресвяной местности, покрытой кустами саксаула и белолозника. Проселочная дорога, по которой шла экспедиция, выходит в этой местности на почтовую, пролегающую, как выше замечено, к северо-востоку от нее через перевал Даванчин и многолюдное дунганское селение того же названия, расположенное в юго-восточном углу долины. Этот перевал, ведущий через тот же насажденный кряж седловины, как и Та-даван, имеет, подобно ему, отлогий юго-восточный склон и крутой северо-западный.
Пройдя верст пять по большой дороге, мы расположились на ночлег близ постоялого двора Янши-дянь. Тут экспедицию встретил исправлявший должность аксакала наших торговцев в Урумчи, которого мы весь вечер расспрашивали о новостях с родины, откуда более полугода не получали никаких известий, и о городе.
Последнюю станцию до Урумчи мы следовали по волнистой местности предгорья северо-восточного хребта Дунь-сань и пересекли несколько прорезающих его узких долин. По дороге изредка встречались постоялые дворы, а влево от нее простиралась долина речки Архоту, населенная изредка китайцами. Не доходя четырех верст до города, экспедиция свернула с большой дороги и остановилась немного в стороне от нее, на левом берегу речки Архоту. В этой местности, называемой Гуд-жа-ху, мы простояли почти четверо суток.
* * *
Город Урумчи (по-китайски -- Ди-хуа-чжоу) расположен у северного предгорья Тянь-шаня, на правом берегу речки Архоту или Лань-сань, в расстоянии около полуверсты от нее, и пользуется водою выведенных из этой речки арыков. Он состоит из обширной китайской крепости, в виде неправильного шестиугольника около четырех верст в окружности, и туземного города, примыкающего к южному ее фасу. Глиняная стена крепости имеет около четырех сажен высоты, с лишком две сажени толщины при заложении, шесть ворот, башни и бойницы. Она окружена снаружи рвом около трех сажен ширины и до одной сажени глубины.
Близ северо-восточного фронта крепости расположен большой квадратный форт (импань), около 150 сажен в стороне, а к северо-западному фронту примыкает другой такого же начертания форт, сторона которого не более 50 сажен.
Местоположение Урумчийской крепости очень неудобно для обороны, так как с соседних восточных и юго-восточных высот предгорья можно совершенно беспрепятственно обстреливать почти всю ее внутренность.
В крепости находятся управления генерал-губернатора Синьцзянской провинции, урумчийского дао-тая, квартиры этих лиц и всех китайских чиновников. В ней проживают также китайские купцы, ремесленники и прислуга чиновников. Гарнизон же, в числе около 3 000 человек, расположен большею частью в двух помянутых фортах, а в самой крепости помещается лишь незначительная часть его. Дунганам, которых китайцы сильно опасаются, строго запрещено жить в крепости; в нее допущены на жительство только немногие благонадежные чанту. В крепости находятся большой китайский базар, кумирня и театр.
В туземном городе, имеющем только одну большую улицу, служащую базаром, большинство жителей дунгане и очень немного чанту. В нем множество лавок, несколько гостиниц, караван-сараев и до 200 извозчиков.
Во всем Урумчийском оазисе, вместе с туземным городом, считается около 15 000 жителей, в том числе 13 000 дунган и 2 000 китайцев и чанту. Последние живут не в ладу с дунганами и отзываются весьма неодобрительно об их нравственных качествах. При этом как местные чанту, так и наши торговцы уверяли меня, что китайцы в настоящее время действительно опасаются дунган и не осмеливаются относиться к ним с такою же строгостью и презрительностью, как прежде, до восстания. Дунгане со своей стороны сознают опасения китайцев и становятся в отношении к ним все смелее и смелее. Число дунган в Джунгарии с каждым годом значительно увеличивается прибылью эмигрантов из Внутреннего Китая, а китайцев в эту страну переселяется оттуда несравненно меньше; они опасаются повторения инсуррекции, во время которой большая часть китайского населения Джунгарии была истреблена восставшими дунганами. Китайское правительство, повидимому, нисколько не препятствует переселению дунган из Внутреннего Китая в Джунгарию. Что оно имеет в виду в этом случае -- трудно понять. Не подлежит, однако, сомнению, что с переселением в эту страну из Внутреннего Китая большой массы дунган, ненавидящих китайцев, упрочение владычества богдохана в Джунгарии, отрезанной от сердца империи широкой пустыней Гоби, будет гораздо затруднительнее, чем в настоящее время.
Генерал-губернатор Синьцзянской провинции Лю-цзин-тан во время нашего пребывания в Урумчи был в отсутствии -- в Пекине. Население отзывается о нем повсюду с похвалой, порицая только за излишнее доверие, оказываемое им правителям областей, дао-таям, и приближенным чиновникам, большинство которых злоупотребляет этим доверием. Лю-цзин-тан природный китаец, уроженец провинции Хунань. По существующему искони у китайских сановников обычаю формировать персонал подчиненных чиновников из земляков, он вызвал из той же провинции на службу во вверенное ему генерал-губернаторство массу чиновников и офицеров. В настоящее время в Синьцзянской провинции почти все гражданские должности занимают хунанцы; большинство офицеров в войсках и даже солдат принадлежит также к уроженцам Хунани.
Промышленность Урумчи находится еще в зачаточном состоянии. В этом городе выделывается небольшое количество бумажных тканей из турфанского хлопка и существуют два маленьких чугунно-литейных завода, на которых отливают только котлы. Торговля же в нем весьма оживленная и находится главным образом в руках дунган. Китайских торговых фирм, имеющих большие обороты, только три, а торговля остальных купцов незначительна. Китайцы сбывают в Урумчи преимущественно чай и свои бумажные ткани; второстепенными же предметами сбыта служат: шёлковые материи, фарфоровая посуда, табак, металлические изделия и мелочной товар, а также небольшое количество английских мануфактур и металлических изделий. Большая часть товаров из Внутреннего Китая доставляется в Урумчи к Новому году.
Наших торговцев -- сартов, таранчей и семипалатинских татар -- считалось в 1890 г. в Урумчи 50. Они продают большею частью мануфактурный товар и металлические изделия, небольшое количество москательного товара, сахару, стеариновых свечей и разных мелочей. Кроме того, в Урумчи ежегодно осенью и ранней зимой пригоняются на продажу из: Семипалатинской области большие гурты киргизских овец.
Большая часть денег, вырученных нашими торговцами в Урумчи от продажи поименованных предметов, поступает в уплату за хлопок и изюм, вывозимые ежегодно в наши пределы в большом количестве из Турфанского округа.
Верстах в двух к северу от крепости находятся развалины старого китайского города, разрушенного дунганами во время восстания, а ниже их, по обоим берегам речки Архоту, или Лань-сань, раскинулся самый Урумчийский оазис, населенный преимущественно дунганами. Дома в нем рассеяны очень редко, деревьев мало, а садов вовсе нет. Почва Урумчийского оазиса -- такой же бурый перегной, как и во всех вообще притяньшанских оазисах. Пшеница родится средним числом сам-14, просо сам-30, а ячмень сам-10. Кукуруза, рис и хлопок в этом оазисе не возделываются по причине суровости климата; не вызревают также персики, абрикосы и виноград, которые доставляются в Урумчи из Турфанского округа. Воды в Урумчийском оазисе недостаточно, а потому местного хлеба далеко нехватает для продовольствия всего городского населения и китайских войск. Этот недостаток пополняется привозным хлебом из Манаса, Гучена и Турфана.
Зима в Урумчийском оазисе, вследствие его значительной высоты над уровнем моря (около 3 110 футов) и близкого соседства колоссальной снеговой группы Богдо-ола, бывает суровая и продолжительная: снег лежит по нескольку недель, а пруды и арыки покрываются на четыре месяца льдом. Зато летом не бывает сильных жаров и по временам выпадают обильные дожди. Местные старики утверждают, что климат Урумчи ныне стал значительно мягче. В старину снег выпадал в течение восьми месяцев в году, а теперь падает только в продолжение шести; зима была значительно суровее, лето же гораздо жарче, чем в настоящее время.
В горах Тянь-шаня, соседних городу Урумчи, добывается в изобилии каменный уголь, служащий общеупотребительным топливом. В двух днях пути к востоку от города, в тех же горах, находятся богатые залежи медной руды. Там устроен казенный медеплавильный завод, с которого медь поступает на монетный двор в Урумчи, где из нее чеканят монету. В двух же днях пути от Урумчи к юго-западу, в горах Лань-сань, находятся источники нефти, изливающиеся в маленькую речку, которая по выходе из гор иссякает на песчано-каменистой равнине. Какой-то немец, приезжавший в Урумчи из Пекина, осматривал эти источники и брал из них на пробу нефть. Очистив ее и сделав из жести лампу, он показывал китайским чиновникам ее горение, затем просил генерал-губернатора разрешить ему добывание нефти и продажу приготовленного из нее керосина по установленной цене, но получил решительный отказ.
К западу от нашего лагеря под Урумчи возвышалась массивная отдельная гора Емосань, а на востоке верстах в 35 показывалась по временам из облаков величественная снеговая гора Богдо-ола -- высочайшая из вершин восточного Тянь-шаня. В ночь с 2-го на 3 декабря мы выдержали сильный шторм с северо-востока, от которого наш лагерь был несколько защищен, к счастью, молодым лесом и зарослями кустарников. Этот шторм, свирепствовавший почти всю ночь, сгибал до половины деревья в три вершка толщины и так сильно потрясал наши подвижные жилища (палатку и юрту), прочно прикрепленные к деревьям и кольям, что мы при каждом сильном порыве его опасались очутиться под открытым небом. Замечательно, что этот северо-восточный ветер был теплый и согнал большую часть снега, покрывавшего землю слоем около трех дюймов толщины.