Сад в пустыне
На всем протяжении долгого пути от границы с Советским Казахстаном на восток до столицы Синьцзяна — Урумчи — большая грунтовая дорога тянется вдоль северных склонов Тянь-Шаня, по пустыне. Только в одном месте она вдруг попадает в заросли тополевых и ивовых рощ, возникающих зеленым островом среди выжженных солнцем степей и песков.
Здесь большую дорогу пересекает другая. У поворота на прибитой к столбику белой доске черными буквами уйгурской затейливой вязи и рядом четкими китайскими иероглифами выведено:
НОВЫЙ ГОРОД ШИХЭЦЗЫ
Круто загнутая широкая красная стрела указывает направление. Однако этот город на картах Центральной Азии еще не обозначен, как, впрочем, не указаны и многие другие ее города, возникшие за последние годы в районе северо-запада Китая. Шихэцзы всего семь лет, и он появился в бесплодной пустыне, богатой здесь лишь своими нетронутыми, покрытыми лёссом почвами. Плодородную лёссовую пыль сюда непрестанно приносят неутомимые северо-западные ветры, сбрасывающие свой воздушный груз у северных склонов Небесных гор. Горные потоки, бегущие из ущелий, бесплодно растекаются по пескам, и лишь один Манас ухитряется прорваться дальше на север.
Мы въезжаем в новый город. Колонна наших автомобилей катится по широкой тополевой аллее. Впереди высокое белое, обычное для большого города, здание, такое неожиданное в пустыне. Над его четырехэтажной центральной частью развевается красно-белый флаг дорожников — знак пребывания здесь их полевого штаба.
Шихэцзы зовут в Китае городом-садом в пустыне. Это верно, сейчас это действительно так. Но совсем еще недавно, всего пять лет назад, на месте Шихэцзы расстилались непроходимые топи — бесплодные и гиблые. При разливах Манаса пески превращались здесь в болота с появляющимися и по временам пересыхающими мелкими озерами, между которыми с трудом петляла дорога, не всегда легко проходимая.
История Шихэцзы любопытна. Он создан воинами Народно-освободительной армии Китая вскоре после того, когда она покончила с чанкайшистскими бандами в Синьц-зяне и установила здесь народную власть. Солдаты и офицеры оказались хорошими крестьянами. Поставив винтовки в козлы, они взялись за плуги, сели на тракторы и начали освоение целинных земель вокруг Манаса. Перекрыв рукава бурной реки самодельными земляными плотинами, они отвели во все стороны широкие оросительные каналы, напоили горными водами плодородные лёссовые земли. Чтобы прикрыть поля от суховеев — северо-западных ветров, дующих из Джунгарской пустыни, — они оградили их широкими полезащитными полосами из быстрорастущих деревьев и кустарников.
Так возник город-сад в пустыне, новый город Шихэцзы. Трудно передать ощущение человека, давно уже забывшего городскую жизнь, привыкшего к пейзажам пустынных просторов и суровых горных хребтов. Только что путешествовали по пустыне, и вдруг... широкие улицы, окаймленные аллеями свежей зелени молодых деревьев, городские здания, музыка, льющаяся из прикрепленных к высоким столбам репродукторов.
Мы останавливаемся у местного универмага, который зовется здесь кооперативом. На полках все, что нужно новоселу, — чашки и ложки, одеяла и кровати, цветистые термосы, зубная паста, щетки и полотенца. Аккуратно расставлены всевозможные консервы, в жестяные банки насыпаны конфеты.
Молоденькие продавщицы внимательно рассматривают нас, с любопытством расспрашивают наших китайских спутников и, узнав, что мы советские русские, радостно приветствуют. С улицы в магазин набивается все больше и больше народу. Большинство из них — юноши и девушки, аккуратно, чистенько одетые, все как один с книжками и тетрадями. Оказывается, всё это ученики местных школ. В Шихэцзы уже готовят сельских связистов, медицинских сестер, учителей. Учебный день как раз кончился, и ребята, увидав наши удивительные автомобили, не могли сдержать своего любопытства. Засыпая нас вопросами, они наперебой приглашают в свои школы.
— Нинь-хао!.. Здравствуйте!.. Приезжайте к нам, в техникум связи... И к нам — на курсы медицинских работников.
...Мы едем дальше, и с каждой минутой возрастающее удивление начинает сменяться подлинным восхищением.
Знакомые нам грузовики везут с гор свой смолистый лесной груз на лесопилку. Ее тонкие высокие трубы выбрасывают клубы дыма, и она напоминает настоящий деревообделочный завод. Здесь тяньшаньскую ель превращают в доски, тес, шпалы для будущей железной дороги. Из ворот под вывеской «МТС» выходят только что отремонтированные в здешних мастерских мощные тракторы. С их помощью вокруг города уже подняты десятки тысяч гектаров нетронутых земель, и дикие степи превращены в море полей, садов и плантаций хлопка.
Юный город со всех сторон оградил себя густыми, непродуваемыми даже самыми сильными ветрами стенами полезащитных лесных полос. Они вдоль и поперек пересекают поля, сливаются с городскими широкими аллеями, из-за листвы которых тускло поблескивают приземистые металлические широкие баки-хранилища маслобойного завода, выжимающего масло из хлопковых семян.
Свет городу дает своя собственная электростанция. Светлое зарево над городом видно далеко из пустыни.
Как жаль, что в нашей картине мы можем уделить этому удивительному зеленому городу в пустыне всего один короткий эпизод.
Мы снимаем прямо с крыши четырехэтажного здания управления госхозами Манаса. Город весь как на ладони. Прямо напротив нас на площади высится украшенное стройными колоннами здание большого клуба-кинотеатра. Только что кончился дневной сеанс, и сотни жителей высыпали на площадь. Большинство кинозрителей — молодежь, новоселы. Девушки с бантиками в косах, юноши в синих курточках, крестьяне в широких соломенных шляпах.
Отсюда с крыши видна и наша гостиница. Просторное одноэтажное здание местного «Гранд-отеля», как прозвали мы наше гостеприимное пристанище, состоит из хорошо обставленных номеров с широкими постелями, устланными ярко-синими и красными шелковыми покрывалами, с пестрыми жестяными рукомойниками и мягкой удобной мебелью. После жесткого автомобильного сиденья кожаные кресла кажутся какими-то непривычными. Вечером, когда на столе ярко горит электрическая лампа и через тонкую проволочную сетку, прикрывающую открытое окно, издалека несутся знакомые ритмы походного марша китайских добровольцев, ежедневно передаваемого местным радиоузлом, невольно забываешь, что находишься в самом центре Азии, у подножия Небесных гор, на краю дикой и суровой пустыни. Кажется, что сейчас протрубит электричка и, отстучав по рельсам, промчится под окнами подмосковной дачи, а голос диктора, закончив передачу, скажет: «Говорит Москва. Мы передавали записанный на пленку марш китайских добровольцев...»
Столовая нашей гостиницы одновременно может служить и залом для собраний, и театром, и площадкой для танцев.
Каждый раз, направляясь на обед, мы не можем не задержаться у одной из стен столовой. Магнитом, притягивающим нас к стене, служит огромная карта — ярко разрисованная схема, изображающая Шихэцзы таким, каким он будет через несколько лет.
Бурный Манас на карте уже перехвачен несколькими плотинами и превращен в водную лестницу — каскад электростанций. Нет никаких сомнений, что все нарисованное на карте скоро станет действительностью.
Каналы, которые сейчас уже протянулись более чем на тысячу восемьсот километров, своей водоносной сетью раскинутся на новые тысячи километров. В пустыне появятся глубокие водоемы, запасающие влагу половодья, чтобы питать ею посевы в засушливое время.
Разговор у карты прерывается только тогда, когда приветливые девушки-официантки уводят нас к столам. Девушки, «командующие» столом, ведут себя с нами не как «обслуживающий персонал», а как молодые и приветливые хозяйки. Стоило одному из нас похвалить вчера какое-то блюдо, как сегодня оно не только было заботливо приготовлено, но и стояло как раз у прибора того, кто говорил, что оно ему больше всего нравится.
Первые дни для нас готовили европейскую пищу. Но мы обратились с просьбой перевести нас на китайский стол. Эта просьба обрадовала наших хозяек. Они сейчас же побежали к повару. Что-то с ним обсуждали, и на другой день угостили нас обедом чуть ли не в тридцать блюд, одно другого вкуснее, и все только из продуктов, выращенных в Шихэцзы.
Когда вечером мы возвращались после работы в свои комнаты, мы знали, что умывальники полны студеной водой Манаса и на столе, рядом с коробочкой с сухим ароматным чаем, высится литровый термос с крутым кипятком. Девушки, работавшие в столовой, добровольно приехали в Шихэцзы из Пекина, а комсомолка, заботившаяся о нас в гостинице, — из Шанхая.
Но, кроме этих, приехавших сюда из разных мест новоселов, в Шихэцзы нашлись и люди, которые раньше никогда не видели никаких других мест. Это были дети, родившиеся уже здесь, в новом городе.
В детском доме мы появились немного не вовремя. Самые маленькие были заняты серьезным делом — сидели на горшках. Мы попросили извинения. Молодые воспитательницы были страшно смущены. Но мы, не считаясь с этим, поспешили снять непредусмотренную сценарием сцену на пленку.
Ребята постарше, готовясь к завтраку, идут умываться. У каждого свой тазик, свой кусочек мыла, своя зубная щетка, свое полотенце. Китайцы моются не так, как мы. Они наливают в тазик теплую воду, мочат в ней маленькое мохнатое полотенце, сначала намыливают лицо, а потом тщательно протирают его отжатым влажным полотенцем. Если горячей воды нет, пользуются холодной. Такое мытье, соединенное с массажем кожи, несомненно полезно. Это подтверждается чудесным розовым цветом чистых ребячьих мордочек.
Ребят строго приучают к правилам гигиены. Снимая малышей, я, как-то не подумав, переложил с места на место полотенце, переместив на первый план более яркое. Юная «актриса», собравшаяся было умываться, вдруг заметила, что у нее в руках чужое полотенце. Строго посмотрев на кинооператора, она прошла вдоль скамьи, уставленной тазиками, нашла свое полотенце, вернулась на место и только после этого стала умываться.
Дежурные тем временем накрыли столы. Усевшись за них и ловко действуя палочками для еды, не обращая никакого внимания на нас, ребята начали завтракать. Все стоявшие на столе продукты были выращены здесь, в Шихэцзы.
Достав магнитофоны, мы записывали песни в исполнении старательно надувавших свои розовые щеки карапузов. Они подходили, как заправские певцы, к микрофону и пели свои песни: «У меня есть маленькая труба» и «Сяо бо-бо». Забавно копируя актеров классической сцены, девочки качали головками, становились в позы и великолепно делали усвоенные ими жесты, полные природного изящества. Малыши совершенно нас не дичились. Через час мы уже были старыми знакомыми. Стоило опуститься на корточки и протянуть вперед руки, как несколько новых друзей с визгом мчались вперед и, стараясь обогнать друг друга, бросались нам на шею, вызывая полное умиление своих мамаш, в большинстве достаточно юных.
Мы очень сдружились с людьми из Шихэцзы, привыкли к тому, что каждый вечер, как сядет солнце и съемка становится невозможной, на крыльце гостиницы собираются десятки юношей и девушек, комсомольцев и пионеров, и до самой темноты один за другим сыплются вопросы о советской стране, о наших людях, интерес к которым неисчерпаем.
Но вот настал день, когда надо было расставаться.
Окончив съемки в Шихэцзы, мы уезжали из него на восток, взяв направление на древний город Урумчи.
Мы ехали среди бесконечных полей красноватой гречихи, скрывались в зеленых коридорах среди гаоляна, мчались по плантациям хлопка, над которыми, как большие желтые грибы, возвышались соломенные шляпы работающих крестьян.
Когда мы вышли в пустыню и снова кругом легли пески да выгоревшие степи, город-сад Шихэцзы остался в памяти как что-то необычное, почти что сказочное...
